Пока я думал над этим, Рената возвратилась еще на пару снимков, когда свет был реже и тени мягче. И я снова увидел себя, спящего. Только на этот раз при виде фото у меня стало легонько покалывать в груди, как в детстве, когда мне делали электрофорез. Или когда я понял, что впервые придется украсть.

Мне снился кошмар, и теперь я начинал припоминать его: мутные образы, погоня, грязь, удар чем-то острым в спину. Этот кошмар почти по буквам можно было прочитать на моем лице: мученическая складка губ, глубокая морщина на лбу, сведенные к переносице брови. Мое тело казалось слепленным из гипса, хотя я лежал, свободно раскинув руки.

Первая реакция: какого черта?! Я был в бешенстве. Она подглядывала за мной, спящим! Без моего ведома! Но эти эмоции длились доли секунды, потому что затем Рената увеличила снимок, и я увидел уже вроде как не себя, а лицо парня, молодого мужчины, который умирает там, во сне, при этом находясь в безопасности на чердаке деревенского дома.

Я вырвал фотоаппарат из рук Ренаты. Увеличил кадр, уменьшил. Снова увеличил. Подвигал изображение в разные стороны.

Если забыть, что на фотографии я, то это… это было произведением искусства. История в одном снимке. Психологический портрет. Слепок подсознательного. И вместе с тем это было просто безумно красиво. Меня жутко раздражало, что я не могу увидеть снимок на бумаге, в большом формате в тот же момент.

Чуть другой ракурс, другое время, и это было бы просто фото спящего парня. Но она смогла уловить что-то неосязаемое, удивительное, невозможное. Один миг.

Я поднял на нее ошарашенный взгляд.

— Есть еще фото? — словно наблюдая за собой со стороны, я осознал, что больше не чувствую перед ней того благоговения, как раньше.

Я понял Ренату, ощутил глубину ее замысла, пропитался ее мыслями, и это словно сделало меня тверже. Я чувствовал сопричастность к тому, что она делает. Право находиться рядом с ней. И, конечно, я чувствовал любовь.

14. Глава 14. День 328

Часы над камином бьют полночь.

Наклоняюсь, чтобы взять со столика стакан с виски. Эй не шевелится, но из-за моих движений его ладонь скользит выше, и я невольно делаю вдох поглубже. Мне нравится это ощущение, когда тело само по себе реагирует на прикосновение.

Делаю большой глоток. Виски теплый, густой, обжигающий. Проваливается вовнутрь комом. Алкоголь помогает и дальше слушать историю Эя, а не копаться в себе. Не задаваться вопросом, что я, черт побери, здесь делаю, полуобнаженная, на диване Эя. И почему позволяю его ладони блуждать по моему бедру.

Эй принимает стакан из моих рук. Делает глоток, глядя в глаза.

— После того откровения на чердаке мы с Ренатой стали много времени проводить вместе. Однажды я даже побывал в ее доме. Три квартиры на первом этаже старой, почти старинной, двухэтажки были объединены в одну — вылизанную, вычищенную, отбеленную и позолоченную. Окна-эркеры, лепнина на потолке, колонны. Я такую роскошь видел впервые. Родители у Ренаты оказались непростыми людьми, приближенными к власти.

Знаешь, что меня удивило? Во всей квартире, даже в спальне Ренаты, не было фотографий, если не считать пары семейных портретов на полке над искусственным камином. Согласись, Эм, это странно, когда в доме у человека, одержимого фотографией, нет ни одного яркого художественного снимка. Но тогда я вопросов не задавал, просто наблюдал.

Если тебе интересно, сексом мы не занимались, несмотря на то, что временами оба ощущали себя взболтанными бутылками шампанского. Я был несовершеннолетним, а положение ее родителей обязывало соблюдать формальности.