До сих пор от самого себя тошно.

Я не понимал ничего, не слышал, думал, что лучше всех все знаю и брата защищаю, а на деле, чуть девчонку не сломал своими неосторожными словами. Влез туда, куда лезть не следовало и отхватил по роже. Заслуженно в общем-то.

— Моей семье и не нужно ничего понимать, отчитываться о своем выборе я не собираюсь, одобрения тоже искать не стану, но ты сейчас очень сильно на их счет ошибаешься.

Говорю и понимаю, как, должно быть, сейчас бредово звучат для нее сказанные мною слова. Матвей ее несколько минут назад фактически аферисткой-оборванкой назвал, не со зла, конечно, и не с высоты своего статуса, а просто по-человечески обо мне беспокоясь.

— Да ну? — усмехается она, взглядом буравит, а мне сейчас так откровенно хочется смеяться. Смешная она, когда злится, улыбку вызывает.

— Слав, — прочищаю горло, — Матвей бывает резок, но не принимай его слова близко к сердцу, он просто обо мне беспокоится, у нас это семейное.

Она молчит, взгляд опускает и вроде хочет ответить, но словно слова правильные подбирает. Я не тороплю, понимаю все же, не дурак, сам напортачил – а брат добавил. Матвей, естественно, извинится, позже, когда дойдет до него, что не прав был, я в этом уверен. И беспокойство его мне понятно, однажды я уже дел натворил, он терпел, бизнес тянул, меня из трясины вытаскивал, я ему за это благодарен.

Не будь тогда рядом брата, сложно представить, чем закончился бы мой срыв.

— И все же я не понимаю, почему я, нет, мне понятно, в целом, что… в твоей ситуации, наверное, такой вот брак — это выход, но я не понимаю, почему я, просто потому что на глаза попалась несколько раз и случай удобный подвернулся?

— Что ты хочешь от меня услышать, Слав? Я не могу сказать, что внезапно воспылал к тебе глубокими чувствами, это глупо и неправда, но ты мне нравишься, и я для начала этого достаточно, — знаю, что звучат мои слова резко, но и врать не хочу, да и незачем. Она мне нравится, и есть в ней что-то, что-то из-за чего я не могу просто выбросить ее из головы.

Может непосредственность ее, порой наивность. Я же как идиот последний, наблюдал, как это чудо с дружком своим мою тачку стикерами обклеивали и ничего не делал, стоял, смотрел и только улыбался. А они хорошо постарались и стикеры, чтоб их, качественные были, даже слишком, пацанам на мойке пришлось здорово попотеть, а мне хорошо заплатить, и я все равно продолжал улыбаться, как умалишенный.

Эта девочка вызывает во мне странные, противоречивые чувства, но рядом с ней я чувствую себя живым. Вот так просто, местами глупо и нелогично, да вот семейное это у нас, никакой логики, никакого обоснуя. Что мать с отцом, что брат, что я, и мне даже представить страшно, что будет, когда придет очередь Лизки.

— Я от тебя ничего не хочу, все, чего я хочу — оказаться дома, в своей квартире, — насупившись, Слава делает неуклюжее движение, стремясь подняться на ноги, но что-то идет не по плану, и она валится обратно в кресло, и я — дебил конченный — не могу сдержать смешок. Славка хмурится еще больше, сопит, смотрит на меня так, что я уверен, умей она убивать взглядом, мне бы уже панихиду заказывали.

— Колобок ты мой, — мне нравится ее дразнить, нравится и все тут, она милая такая, когда краснеет, пыхтит недовольно, взглядом меня своим убийственным сверлит, как в тот день, когда явилась ко мне в квартиру, вся такая смелая и грозная.

Я дурак, конечно, по-свински себя повел, она не виновата была, естественно, просто бывают моменты, когда ты на весь мир злишься, на несправедливость его, на участь свою. И винишь всех, особенно тех, у кого есть то, чего никогда не будет у тебя, а они не ценят, так беспечно относясь к самому ценному, что есть в жизни. И она меня тогда разозлила, отчитывать меня пришла, правдорубка. А где мозги были, когда вплоть до шестого месяца за руль садилась? Я психанул тогда и перекрыл ей зачем-то выезд. Детский сад — честное слово, потом уже понял, как глупо все это выглядело. У нас это семейное — сначала делать, потом думать.