Сейчас Алла мирно спала в своей комнатке, потому что дети с пятого по седьмой класс не ходили в школу, когда на улице ниже минус десяти. В этом году вышел приказ после того, как один мальчик из шестого класса обморозил руки, неся портфель. Пять километров, зима, а мы ходили раньше в школу каждый день, не взирая, на погоду. Сейчас всех, кто живёт дальше километра от школы, обязали носить ранцы, даже нас старшеклассников.

Я пошел в зал, открыл дверь шифоньера и посмотрел в зеркало. На меня смотрел не я, а какой-то худой урод: с впавшими щеками, с разбитым распухшим горбатым носом, отёчными мешками под глазами и приоткрытым ртом. Так вот почему от меня шарахались люди в городе и транспорте? После моего возвращения на кухню, отец продолжил:

– Забыл, как я тебя на руках на горшок носил? Ты не дышишь носом. На улице холодно. Подхватишь ангину, а там ревматизм с неактивной фазы перейдет в активную и что тогда? Инвалидную коляску заказывать, чтобы на олимпиады ездить?

– Ты в этом виноват! – Выпалил я со злости, хотя всю жизнь любил и уважал отца.

Отец после моих слов сразу изменился в лице, сел на стул и тяжело вздохнул:

– Да я виноват. Я не хотел, всё случилось по спешке, ты сам знаешь, какая у меня ответственная работа, трое детей, жена не вылезает с больницы, хозяйство. Я не отдыхаю, не высыпаюсь. Хорошо, что ты помогаешь, так бы я давно протянул ноги. И я не дом тебе до конца, угробить твоё и моё здоровье.

Только сейчас я заметил, как постарел наш отец. И очень пожалел, что сказал обидные для него слова. Но слово не воробей, вылетит, не поймаешь. Я снял ранец и пальто, выпил стакан воды и немного успокоился.

– Вот и молодец, сейчас поедем в город к хирургу, я еле отпросился с работы. Ты расскажешь всё, что случилось. Он посмотрит, что можно сделать с твоим носом и лицом. Нужно чтобы ты смог дышать носом.

– Хорошо папа, но в больнице я не останусь.

Вот мы у хирурга. Молодой, сильный, красивый парень выслушал мой рассказ о случившемся и осмотрел меня, потом выписал направление на рентген. Тут же в кабинете у меня взяли кровь из пальца и вены. И сказали прийти к двум часам. Я прошёл в кабинет рентгена и мне сделали снимок. Мы с отцом сели в уголке и ждали. Мы видели, как после обеда в кабинет хирурга зачастили врачи. Они о чём – то спорили так, что было слышно в другом крыле коридора. Больных в этот день было мало, так что к часу у дверей хирурга никого не осталось. Мы пересели к двери нужного нам кабинета и стали ждать. Вдруг вышел хирург увидел нас и пригласил к себе в кабинет. Там продолжил:

– По моей части. У тебя перелом костной и хрящевых тканей носа с небольшим смещением, как следствие искривление носовой перегородки и сильная отёчность, ты пока не можешь дышать носом. Но это не самое главное, от сильного отравления угарным газом у тебя не работает печень, а анализы крови настолько плохие, что мы такие, в своей практике не встречали. Я говорю мы, потому что я провёл консилиум с другими более опытными специалистами. По своему профилю я скажу, что надо было приехать вчера. Сегодня у тебя почти срослись ткани, но с небольшим смещением. Придать прежний облик не получится, да в этом и нет смысла, допустим, я сейчас проведу операцию, снова поломаю кость и хрящи и исправлю всё идеально, то неизвестно, что вырастет из твоего носа через месяц, год или пять лет. Тем более тебе, тогда надо делать наркоз, а состояние твоей печени не позволяет делать даже новокаин. Так что всё, что я буду делать сейчас, будет очень больно, но придётся терпеть. Моя первостепенная задача обеспечить носовое дыхание. Хирург посадил меня в кресло и на чал загонять, какие – то трубочки молоточком в ноздри. Каждый удар молоточка вызывал адскую боль в моём мозгу. После каждого удара хирург смотрел в мои глаза, а сестра убирала испарину марлевой салфеткой на конце пинцета на его лбу. Наконец он сказал: