И ещё подумал, выходя из подъезда в ночную тьму, что «только не сегодня» оставляет мне надежду. «Не сегодня» – это почти звучит как «да». «Не сегодня» означает, что, может быть, завтра или послезавтра.

Подняв голову, я взглянул на горящие окна на третьем этаже. Не мелькнет ли там силуэт Зои?

Нет, с чего бы она стала выглядывать в окно? Ведь она плакала из-за Мишки и любила Мишку, а не тебя, Анатолий Тепляков! Быстро же ты забыл об этом! И Зойкино «не сегодня», скорее всего, означает «никогда». Завтра она примирится с Мишкиной неуступчивостью, ради любви пожертвует идеей супружества, и они будут встречаться как прежде.

А что я нервничаю? – успокаивал я себя. Ничего не случилось. Я проводил человека, попавшего в беду, домой. Так поступил бы любой порядочный юноша. Только и всего. Надо смотреть на порядок вещей трезво. И воспринимать регалии жизни такими, как они есть.

А жаль… Антигона была так близка!

Эта была уже настоящая весна, и на гомельских клумбах зацвели белые нарциссы, вот-вот должны были выстрелить из бутонов грациозные тюльпаны. Студенчество, надышавшись весенним воздухом, ожило, засуетилось. Ещё ярче заблестели и без того сверкающие грёзами молодые глаза. В воздухе аудиторий медицинского училища плавали косяками флюиды любви. И был у этих флюидов удивительный запах, описать который вряд ли смог бы и гениальный поэт, не говоря уж о такой посредственности, как я. Но я всё равно писал стихи, потому что был молод и влюблён в неведомую свою Антигону, и никто на белом свете не мог запретить мне этого.

К торжеству весны и всеобщему ожиданию любви – этой огромной бочке мёда – добавилась маленькая ложка дёгтя: чувство голода. К весне скупее и прижимистей сделалась Францевна – её договорные завтраки и ужины были малокалорийны, а уж безвкусны до того, что коровье вымя действительно по сравнению с ними казалось бы деликатесом. Но есть что-то надо было, и мы с Мишей проглатывали эту отвратительную стряпню, запивая её горячим сладким чаем. На обеды из-за моей расточительности на книги и другие предметы первой необходимости у меня просто не было денег.

И вот вчера мне здорово подфартило. На почве любви к поэзии я познакомился с Костей Храпатым – студентом зубопротезного отделения, являвшимся, к тому же, ещё и профоргом медучилища. Неделю назад опубликовали, наконец, моё стихотворение в «Гомельской правде». Не ахти, какое событие, но всё же, дебют – и сразу в областной газете. В один день я из среднестатистической серой личности превратился в известного в студенческих кругах поэта.

Пока я ещё не получил дивидендов за это в виде любви какой-нибудь смазливой однокурсницы, но зато вчера после занятий на выходе из аудитории меня остановил профорг и без обиняков спросил:

– Ты Анатолий Тепляков?

– Я… – удивлённо ответил ему.

Что нужно было от меня профоргу? Общественных нагрузок я не любил и всячески избегал их. От них пользы, как от козла молока.

– Читал твоё стихотворение в «Гомельской правде». Местами – очень даже ничего! – с апломбом известного литературного критика весомо высказался Храпатый.

Конец ознакомительного фрагмента.