– Ещё раз, большое спасибо! Передайте благодарность и Акулине Ивановне! – Амосов посмотрел на Совина.

– Ты всё один не унесёшь. Я помогу тебе, – сказал Митрофан Петрович, и стал одеваться.

– Дай Бог, здоровья твоей дочери, – пожелал, прощаясь Иван.

– Спасибо! До свидания! – попрощался Демьян и вышел на улицу, вслед за Петровичем.

– До свидания! – ответил Шапкин, оставаясь один в комнате.

Иван Фёдорович налил в чашку кипятка из самовара, долил из заварного чайника, и, откусывая сахар, принялся пить чай. Завтра, нужно было, рано вставать. Они собрались ехать в Енисейск, кое-что прикупить. Дорога в обе стороны, займёт дня три. Реки, уже сковало льдом, так что ехать можно смело.

Думая о предстоящей дороге, Иван допил чай, поднялся со стула, и отправился на улицу, покурить перед сном. На крыльце он быстро закрутил «самокрутку», подкурил, и начал думать о житье в лесу. Он догадывался, с какими трудностями им придётся столкнуться, и сделал для себя вывод, что в тайге нужно будет держаться друг за друга, поддерживать друг друга, в общем – быть одной семьёй. Думая об этом, он смотрел на звёздное небо, на реку, которая поло льдом, несла свои воды к могучему Енисею. Взгляд его, незаметно перешёл на дворовые постройки: на большой сарай, на баню, на навес, на беседку. Ему было жалко их бросать, но что поделаешь, он сам выбрал свой путь. Теперь ему нельзя отступать назад – за ним были людские судьбы.

Самокрутка стала обжигать пальцы, он выбросил её, окинул с тоской взгляд на свой двор, и не дожидаясь Совина, отправился спать.

Утром Шапкин поднялся очень рано. Он посмотрел на часы, оделся и пошёл ставить самовар. Иван разжёг его, одел шапку, накинул тулуп и вышел на улицу покурить. Делать самокрутку было лень, поэтому, он достал из пачки папиросу и закурил. «Пусть Стёпка ещё не много поспит. Закипит самовар, тогда и разбужу», думал Иван Фёдорович, затягиваясь дымом от папиросы. Когда Иван зашёл в избу, Совин уже был на ногах. Он хлопотал у самовара, заваривая свежий чай.

– Ты, уже встал? – удивился Шапкин.

– Да. Не сплю уже давно. «Старость – не радость», – улыбаясь своей шутке, ответил Митрофан Петрович.

– Командуй тут, а я пойду, разбужу Степана, – сказал Иван, и вышел из комнаты.

Через какое-то время, в комнате появились Шапкины. Заспанный Степан сел к столу, он часто зевал, был мрачен и не разговорчив.

Позавтракав, они втроём, одев шапки, тулупы и валенки вышли из избы.

– Поедем на одних санях. Ты, – Иван обратился к сыну – Набросай побольше сена в сани, а мы с Петровичем, запряжём лошадь.

– За Рукосуевыми заедем, или будем их ждать на дороге? – спросил, помогая Ивану запрягать лошадь, Совин.

– Скорее всего, поедим к ним. Если они ещё не собрались, то можно погреться в избе, а за одно и их поторопить, – ответил Шапкин.

– Да, зябко на улице, – Петрович поёжился от холода, и добавил, обращаясь к Степану, – Хватит сена, Стёпа, разошёлся, а то лошади будет тяжело.

Иван вывел лошадь с санями за ограду, закрыл ворота и прыгнул в сани, где уже сидели Совин со Степаном. Дорога до дома Андрея Лукича, заняла минут десять. Как и предполагал Шапкин, братья ещё не были готовы.

– Петрович, Степан, идите, погрейтесь в избе, – крикнул Иван Фёдорович, а сам направился к лошади Андрея, заметив, что там находится Рукосуев.

– Ты, Стёпа иди, погрейся, а мне и здесь, под сеном тепло, – обратился Петрович к Шапкину-младшему. – Дорога длинная, ещё успеешь насидеться в санях.

Степана уговаривать не надо. Услышав голос отца, он и так пошёл в избу.

– Ну, что у вас? – подходя к саням, спросил Иван у Андрея.