Почему женщины изменяют 2 Ольга Гуляева

Анастасия

Настя снова сидела над семейным бюджетом. Как распределить маленькую зарплату на все зияющие бреши расходов? Но в захлопнутую дверь подсознания скребся другой вопрос. Почему она думает об этом при живом муже, отце ее детей? Мало того, что незапланированных, так еще и в двойном экземпляре. Зародившись внутри нее, они как будто подчеркнули несостоятельность своего отца двумя красными жирными линиями.

Это был двойной шок. Двойка стала ее преследовать. Сначала две полоски на тесте, а потом два сердечка на УЗИ. Ее собственное в тот момент чуть не остановилось под гнетом горькой обреченности.

И вот после декрета Настя уже пять лет работала в инвестиционной фирме и никак не могла достичь желаемой должности и зарплаты. Она понимала, что сегодня, при всех ее данных, зарабатывать мало стыдно. И этот стыд жег сильнее нужды. На резкие перемены она решиться не могла. Не могла позволить себе рискнуть остаться без работы даже на непродолжительное время, поэтому старалась как могла на своем месте. Конечно, в карьерном росте ей мешала и излишняя робость, и вечная опустошенность. Всю энергию она тратила на быт, на детей, на тушение домашних пожаров.

Завтра ответственный день. Важно отстраниться от насущного и хорошо подготовить отчет для акционеров. Изменит ли это как-то ее положение в компании? Пожалуй, в лучшем случае она не облажается, и все останется как прежде.

Она шла по заснеженной улице к метро, утопая в мыслях о завтрашнем отчете, о сегодняшнем ужине, предвкушая нервотрепку с проверкой уроков и негодуя на мужа. Их расставание было делом решенным, но отсроченным во времени. Как пост в соцсетях, который уже написан и поставлен в очередь на публикацию. Только в ее случае – с открытой датой. Томительное ожидание конца.

Однажды, обливаясь солеными слезами, Настя написала ему прощальное письмо. Эти слезы навели ее на мысль, что она еще не готова. Как когда пробуешь горячий чай. Нет, еще рано, обожжет, будет больно, надо подождать. Остудить сердце, раз уж она инициатор разрыва. Пока оно остывало, Настя забеременела двойней. Когда карапузы появились, жалеть о неотправленном письме было уже как-то неуместно. Детишки были сладкие и любимые. Да и папа достойно справлялся с новой ролью. И Настя успокоилась на какое-то время. А потом наступила она – точка невозврата.

Щека пульсировала еще несколько дней после того, как он оглушил ее ударом своей тяжелой ладони. Даже перед Господом Богом на Страшном суде ей было бы стыдно признаться, что это был не первый раз. Дураку ясно, что если бы ушла после первого, то не случилось бы второго. Но после второго она наконец нашла в себе силы идти до конца. По крайней мере, мысленно. Снова настраиваться на расставание, только уже не просто с хорошим любовником, но с отцом своих детей.

Пульсирует. День. Два. Три. Спасибо этой пульсации, что не дает ей забыть, простить и перестать думать, с кем она связала свою жизнь на долгие девять лет. Лучшие девять лет, как принято говорить.

В машине, на работе, просто идя по улице и в кровати перед сном, Настя периодически прикладывала ладонь к щеке, как будто все еще не до конца готовая поверить, что он сделал это с ней. Наотмашь, звонко, зло.

Странно, что не убил, учитывая разницу в комплекциях. Собственно, это было основным аргументом не давать заднюю. Если она пропустит и эту оплеуху, то в следующий раз он ее покалечит или убьет.

Когда это случилось в первый раз, дети были малы, ничего не поняли. Засмеялись, затопали ножками, даже захлопали в ладоши. Настя надеялась, что это воспоминание из детства не всплывет, а нового она не допустит. И вот снова.

Они живут в квартире Настиных родителей. Ей от него ничего не нужно, кроме того, чтобы у мальчиков был отец. Но мать важнее.

Да нет же, она драматизирует. Это случилось всего два раза за девять лет. Может, и пронесет. Кого-то бьют регулярнее. А они молчат, как и она. Потому что стыдно. Потому что все вокруг говорят про абьюзеров. И если ты с таким связалась и вовремя не ушла, то виновата сама. Настя не хотела быть виновата сама, но и первой лететь на пламя психологических баек, сжигая семейное счастье, тоже не спешила. Разум и сердце вели ожесточенную борьбу.

Взять тех же советчиц среди подруг и знакомых, которые на протяжении нескольких лет выражали ей с разной степенью прямоты свое недоумение по поводу того, с кем она связалась. Сначала Настю ранили эти замечания, она оправдывалась: это временное увлечение, мы просто весело проводим время. А потом посмотрела на их личную жизнь, на тех, кого они выбирают себе, критикуя при этом ее выбор, и успокоилась.

Настя не знала, в какой момент и что именно послужило таким мощным молотом для наковальни ее самооценки, но в периоды, когда у него не было денег, она находила в этом плюсы, ведь ему не на что пойти в бар с друзьями. И уж тем более, угостить другую девушку. Наверное, это был накопительный эффект неудач, обманов и измен. Все это было до него. И он во многом оказался более надежным, любящим. На контрасте. А сравнивать его с чужими мужьями Настя не любила. Ведь она не знает, что у других на самом деле. Что для одного идеальные отношения – для другого тюрьма и каторга.

Было время, когда она воспринимала расставание как освобождение. Грустно, странно, но впереди маячил какой-то свет. Но иногда, когда будущего не видно, мысли об освобождении порождают лишь страх, безысходность, грусть и досаду. Наступил такой момент, который, наверное, бывает у многих, когда перестаешь ждать лучшей жизни, осознав, что все лучшее позади. Она надеялась, что это временно. Что накопившийся опыт приведет ее к лучшей жизни или хотя бы к осознанию, как жизнь прекрасна, даже если сбывается далеко не все, чего от нее ждешь.

Когда Настя уже смирилась и почти настроилась на расставание, он одним махом обрубил весь ее настрой. На улице бушевала первая майская гроза, она уложила близнецов и легла сама. Он пришел поздно, но торопливо разделся, лег рядом, крепко обнял и прижался к ней всем телом. И тогда Настя подумала, что ради детей отложит расставание на новый неопределенный срок. Это решение принесло ей облегчение, и она часто вспоминала ту ночь, как какую-то особенную. Как доказательство любви.

Так они прожили еще пару лет. Случались ссоры. Случались и примирительные разговоры.

– Я съеду, – кричал он в сердцах.

– Наконец-то! Я давно жду, когда ты съедешь, и думаю, вот тогда я заживу! – а потом остывала и спрашивала: – Но что мешает нам зажить вместе?

Тот день, который не должен был наступить, потому что опровергал теорию о том, что под лежачий камень вода не течет, начался обыденно. Даже хуже, чем обычно. Лежачий камень – это Настя, то есть женщина, которая плывет по течению и не готова на решительные поступки, чтобы впустить перемены в свою жизнь.

Близнецы проспали, пронеслись по коридору, как два урагана в спящей тишине утра, и столкнулись лбами на узком входе в ванную. Утренняя потасовка за право быть первым у умывальника – вовсе не от педантичности или страха опоздать в школу, нет. Так начинается ежедневная проверка на прочность их мамы. Вернее, начинается она с пробуждения. К моменту, когда Насте удается добиться того, чтобы все приняли вертикальное положение, она уже чувствует себя чашей, испитой до дна. Миша не только не помогает ей будить детей, но еще спит крепче, чем они в своей неприступной крепости из одеял.

Под аккомпанемент утренних баталий Настя намеревается выпить витамины (отчаянная попытка позаботиться о себе), но руки, словно чужие, живут своей жизнью, и белые капсулы рассыпаются из горлышка флакона на ладонь щедрой горстью. Несколько падают на пол и закатываются под стол. Собирая их, она замечает на полу засохшие остатки вчерашнего ужина. Идет в ванную, расталкивая близнецов, чтобы взять швабру. Если сейчас не отмыть, к вечеру засохнет намертво.

Молока на донышке. Заметят ли ее гурманы, что овсянка на воде? Альтернативный вариант она предложить уже не успеет. Самой хотя бы чашку чая выпить, чуть прогреть горло, а то побаливает. В офисе гуляет какой-то вирус.

Про отгул сегодня и речи быть не может. К обеду нужно доделать отчет к собранию акционеров. Еще и надеть что-то официальное, нужно порыться в шкафу. Но сначала приготовить одежду детям. Голову вчера мыть поленилась, а сегодня не смогла пораньше проснуться, придется собрать непокорные пряди в строгий хвост. Где ее сухой шампунь?

– Мама, у меня носки закончились! Все в стирке! – кричит Артур.

– Э! Это мои штаны, – перебивает его Артем.

Господи, куда запропастилась кожаная юбка! Колготки… Потоньше нужны. Хоть бы нашлась упаковка новых. Через пятнадцать минут нужно выйти, чтобы не опоздать на работу. А она ведь собиралась прийти на полчаса пораньше, чтобы точно успеть с отчетом.

Очередной раскат Мишиного храпа, словно артиллерийская канонада, сотрясает воздух, и внутри Насти поднимается волна глухой злобы. Не раздумывая, она хватает первое, что попадается под руку, – флакон термозащиты для волос, и мечет в храпящую мишень. На лету колпачок срывается с флакона и закатывается в темный угол под кроватью. Это же он вчера разбудил ее своим поздним приходом и перебил весь сон. Чтобы снова уснуть, ей пришлось сначала долго ворочаться, а потом, поняв, что это бесполезно, читать до трех ночи. А потом во дворе начал кто-то сигналить, и она долго торчала в окне, чтобы убедиться, что ее автомобиль никому не мешает выехать.