– Хорошо… но есть условия, – тяжело вздохнул Азиз. – Нельзя заставлять её снимать платок и одежду. Она должна питаться и жить как гостья.

Он замялся.

– И ещё…

Дверь открылась и в кабинет вошёл Керасим.

Я ахнула, сорвавшийся с губ визг тут же прикрыв ладонью.

– Йа, Рабби…

Я рванулась к нему, но Адриано перегородил путь.

– Это её слуга Керасим. Они выросли вместе.

Я встретилась взглядом с Домиано. Его лицо исказила ярость.

– Исключено.

– Прошу… умоляю… оставь мне его… – прошептала я. Его лицо было каменным.

– У тебя есть Долорес, этого достаточно.

– Господин, простите, что вмешиваюсь… я евнух. Моя госпожа будет в безопасности, – проговорил Керасим.

– Ты знаешь языки? – скривился Адриано.

– Да. Принцесса позволяла мне учиться с ней с самого детства.

– Это последнее условие, – отрезал Домиано. – Но если это ловушка – сожгу всё ваше королевство.

Он вышел.

Когда кабинет опустел, я кинулась к Керасиму.

– Всевышний, как я скучала… – дрожащим голосом прошептала я.

Он обнял меня.

– Принцесса… пока король не поправится, держитесь. Вы должны выжить здесь. Найти их слабое место,– быстро прошептал Азиз.

Я покачала головой.

– Это против моей веры…

– Ради отца и сестёр… – Азиз посмотрел умоляюще.

Я сдалась.

«Всевышний… Ты видишь мои помыслы»

Азиза увели.

Оставшийся вечер у меня прошел в окружении Керасима и Долорес. Мы пили чай, ели вкусности. За весь вечер я больше не увидела своего персонального монстра, но его мускулистый торс и эти необычные татуировки до сих пор греют мои воспоминания. Какой же харам, я так старалась уберечь голову от этих мыслей, но они сильнее.

Ночью Керасим лег на постеленный пол, а я заснула, впервые за долгое время чувствуя себя в безопасности.

Может ли измениться мышление человека за пару дней? Может ли невинность уживаться с жаждой смерти, страсти и свободы? Я не знаю… Моё сердце бушует, но разум остаётся сильнее. Я понимаю, что должна сосредоточиться на спасении своей семьи, на том, ради чего живу – но сердце рвёт и мечет, мечется, как пойманная в клетку птица. Моя вера порицает ложь, предательство. Я не хочу обманывать Домиано, не хочу втираться к нему в доверие. Это противно мне, это не моё. Я не имею права лгать человеку, даже если он – самое чудовищное порождение этого мира.

С этими мучительными мыслями я открыла глаза. Бледные лучи солнца пробивались сквозь лёгкую тюль, скользили по полу, цеплялись за шелковые подушки. Воздух был пропитан ароматом апельсиновой цедры и тяжёлым запахом старого дерева. Я приподнялась на локтях и увидела, как спокойно дышит во сне Керасим. Его лицо было безмятежным, словно он и не жил в этом мире боли и жестокости. Парень двадцати двух лет, ростом чуть выше меня, с каштановыми кудрями, небрежно упавшими на высокий лоб. Густые брови нахмурились от яркого света, тонкие губы дрожали, шепча что-то несвязное во сне. Он был худощав, но сильнее и выносливее многих обученных воинов. Для меня он всегда был братом, тем, кого Всевышний не дал моей семье.

Я вспомнила, как впервые увидела его, когда мне было всего пять. Отец привёз его из восточных стран вместе с другими мальчишками, искалеченными варварским обычаем. В нашей вере подобные надругательства запрещены. Тело дано человеку Всевышним – и никто не смеет отнимать то, что ему даровано. Потому отец спасал таких детей, привозил их во дворец, даруя выбор: стать воинами государства или обрести свободу. Керасим выбрал службу.

Я сидела тогда на каменных ступенях у старой дворцовой прачечной – место, куда редко заглядывал кто-либо. На ладони лежали украденные у повара жареные каштаны. Внезапно я услышала лёгкие шаги и подняла голову. Передо мной стоял мальчик с корзиной белья. Его глаза – небесно-голубые, пронизывающие насквозь – смотрели на меня с изумлением.