Это был момент, который лучше бы поскорее прошёл. Хотя некоторые даже хотели рассказать и тянули руки. Тех, кто хотел, спрашивал Дед Мороз, а тех, кто не хотел, выталкивала вперед Снегурочка, которая не только внешностью самую капельку напоминала Елену Сергееву, но ещё и вела себя так же. Она-то и подтолкнула Алю вперед, положив ей руку на плечо. Аля подошла к ёлке, встала вполоборота к Дедушке Морозу, у которого за белой бородой и низко надвинутой шапкой, лица было совсем не разглядеть. Только глаза светились. Аля застеснялась и стала смотреть на его большие светлые валенки, которые торчали из-под красной шубы. Вообще-то, мог бы и снять верхнюю одежду в помещении. Интересно было бы посмотреть, во что он одет под шубой. Что у него там: белая рубашка и галстук, как полагается мужчинам по праздникам, или, наоборот, сказочная вышитая по вороту рубаха?

– Ну, девочка, расскажи-ка мне стишок! – то ли попросил, то ли потребовал Дедушка.

Аля вздохнула и начала рассказывать.

– Громче! – напомнила шепотом Нина Пианинована.

Аля постаралась изо всех сил говорить громче, но все силы куда-то делись. В конце концов, стихотворение было длинным, так что силы надо было расходовать понемногу. Первые три четверостишия – ровно половину – она рассказала гладко, без запинок и с расстановками, как учили. Она даже проскочила кое-как слова «игрушки» и «хлопушки» и вроде бы никто не заметил провалившуюся куда-то «ш» и не стал смеяться. Добравшись до середины стихотворения, Аля вдохнула поглубже, потому что ей предстояло перескочить теперь ещё через одно место, в котором рассказывалось, как можно украсить ёлку. Поэт предлагал развесить на ней флажки из разноцветной бумаги. Только вместо того, чтобы так просто и написать «из цветной», он употребил зачем-то какое-то другое слово, которое Аля каждый раз забывала. Добравшись до этих строчек, она тут же вспомнила, как забывала нужное тут слово. И стоило об этом подумать, как это слово, которое ещё минуту назад крутилось у неё на языке, делось куда-то.

Аля застыла, глядя в пространство и выпятив грудь от того, что только что глубоко вдохнула. Вдруг она увидела, как будто со стороны, весь зал с высокой ёлкой, детей, сидящих на стульчиках и глядящих на неё, воспиталок и Дедушку Мороза, замерших в ожидании. В звенящей тишине Аля выдохнула и закрыла глаза. Лучше бы она оказалась сейчас одна среди заснеженного новогоднего волшебного леса, где «зайка серенький под ёлочкой скакал» или пусть даже «волк, сердитый волк рысцою пробегал». Пусть бы её «мороз снежком укутывал» и уговаривал бы: «Смотри, не замерзай!» Да и как бы она могла замерзнуть, если и сама была снежинкой. В лесу ей, честное слово, было бы сейчас лучше. На какое-то спасительное мгновение Аля даже ощутила себя там, в зимнем ночном лесу, тёмном и тихом, будто бы она стояла совсем одна под заснеженной ёлкой, далеко-далеко от этого праздника.

– Хороший стишок ты мне рассказала, – прозвучал вдруг совсем рядом голос Дедушки, и Аля почувствовала, что он вкладывает ей в руку шуршащий мешочек с подарком. Она с удивлением открыла глаза. Как же ей повезло, что Дед Мороз не помнил этого стихотворения! Он видимо решил, что Аля уже рассказала его до конца, хотя на самом деле она добралась только до половины.

К ёлке шла уже другая девочка, и Аля вернулась к своему стульчику. Она села и тут же к ней само собой и без всякого усилия с её стороны пришло:

«Завертелись бы на ёлочке флаги

Из пунцовой, из серебряной бумаги…»

Из пунцовой! Да кто же так называет бумагу! И что это за цвет такой? Ведь бабушка, кажется, говорила… Аля в задумчивости заскользила взглядом по ёлке, по нарядам детей, задержалась глазами на легкой голубой шубке Снегурочки – нет, не то… И вдруг заметила, что Дедушкина внучка обута в точно такие же тёмные туфли с также чуть набок стоптанными низкими каблуками, как у Елены Сергеевны. Аля подняла глаза к Снегурочкиному лицу и вдруг поняла совершенно простую и очевидную вещь. Это была не Снегурочка. Это была переодетая Снегурочкой воспиталка Елена Сергеевна.