Несколько часов спустя, протащившись по множеству кабинетов, повалявшись на множестве кушеток, покружившись в неведомых аппаратах и сдав едва ли не целую банку крови, я была отпущена с миром.

Все это время, послушно следуя командам врачей, я не забывала смотреть по сторонам в поисках выхода. Но сбежать так и не решилась. Уверенность в том, что дальше ближайшего перекрестка я не уйду, меня не покидала. К тому же теперь я осталась без паспорта.

Едва прейдя в себя, я обыскала всю комнату, но все документы исчезли без следа. А значит мой побег стал еще более невозможен. Хотя, казалось бы, куда уж больше?

Усталая и несчастная я вернулась в кабинет заведующего. О медицине в нем напоминали только грамоты и дипломы на стене. В остальном же он ничуть не отличался от рядового офиса в любом бизнес-центре.

Подняв глаза от ноутбука, муж посмотрел выжидающе. На приеме у первого врача он был со мной. Внимательно слушал мои сбивчивые ответы. Хмурился. Но молчал. Ни он, ни я так и не решились поговорить о том, что случилось в ночь аварии.

– Меня отпустили, – буркнула я.

Давид захлопнул крышку ноутбука и небрежно отбросил его в сторону. Неспешно приблизился. Смотрел изучающе, будто лучше рентгена и МРТ был способен распознать таившуюся угрозу.

Я вспылила:

– Что еще? К гинекологу сходить?

На губах его показалась злая усмешка. И он спросил вкрадчиво:

– А надо?

В тот же миг во мне словно фейерверк взорвался. Но Давид знал меня слишком хорошо, да и реакция у него была отменная. Поймав мою руку в сантиметре от своей щеки, больно сжал запястье.

Засмеялся тихо и зло. И сказал насмешливо:

– С возвращением, детка.

Дверь кабинета с шумом открылась. Незадачливый заведующий выбрал не лучшее время, чтобы показаться на глаза. Попав впросак, бедолага замер в нерешительности.

Давид усмехнулся. Поцеловал мою руку, отчего на коже, кажется, останется ожог.

Не отпуская меня, взял ноутбук и потащил по коридору к выходу. Обратно тоже возвращались в молчании. А едва переступив порог особняка, я спрялась в спальне.

Довольно долго я нарезала круги в глухом негодовании. Когда же занятие сие меня окончательно вымотало, я не придумала ничего лучше, чем набрать ванну с пушистой пеной и раствориться в ней на последующие полчаса.

Мне стало легче. Не знаю, помогла ли горячая вода или взяла верх усталость. Но я успокоилась. Завернулась в халат и устроилась в кресле, которое так любил Давид.

В отличие от кухни, в спальне после моего исчезновения ничего не изменилось. Все стояло на местах в идеальном порядке. Как будто он ждал, что я вернусь…

Слезы отчаянья и стыда упали тяжелыми каплями на нежный шелк халата. Но я не заметила их. Устремив невидящий взгляд в цветущий сад, я пала под тяжестью воспоминаний.

Почти два месяца назад он прислал за мной в Швейцарию. Именно там, в элитной клинике высоко в горах, я и была заперта.

Томясь в роскошной палате под бдительным оком вышколенного персонала, я считала дни своего заточения. В отличие от осужденных за свои деяния преступников, я не знала, как долго продлится мое заключение. И приговор мне озвучен не был. Ведь все делалось для моего «блага». Точнее того, что мой муж считал благом для меня.

Но случилось несчастье, и Давид решил забрать меня в Петербург. По дороге домой я мучилась неизвестностью. Однако ни одна из самых страшных моих теорий не сравнялась с реальностью.

Заболел отец. С тех пор, как не стало мамы, сердце часто его тревожило. Не избежал он и операции. Но в этот раз врачи признали свое бессилие. Давид вызвал меня, чтобы попрощаться.

Он сказал мне об этом по пути из аэропорта, где встретил меня, в дом родителей. И я послала его к черту, не веря ни единому слову. Но стоило войти в спальню отца, как поняла, что муж был прав.