Отец скончался в ту же ночь. Он говорил, что ждал меня. И это была правда. Он не хотел уйти, не повидав меня напоследок.

После похорон я осталась в Петербурге. Должно быть, Давид не решил, что делать со мной дальше. Мне же все стало безразлично. Будто спящая красавица, уколовшаяся об острую иглу веретена, я погрузилась в странный сон, не отличая реальность от сновидений. Не замечая, как сменяют друг друга дни.

Давид же продолжал заниматься своими делами. И бизнес вынудил его отправиться в Москву. Он планировал вернуться одним днем, но переговоры затягивались. Оставлять же меня одну он боялся.

Несмотря на возражения, заставил приехать к нему. Сильный туман парализовал работу Пулково, но и здесь мой муж-упрямец нашел выход. Билет на последний экспресс решил проблему.

Но в столицу поезд так и не прибыл. По пути произошла страшная авария. Я не должна была выжить. У меня не было шансов. Но Судьба распорядилась иначе.

Но все же для Давида я предпочла умереть. Каким бы ужасным и жестоким не было мое решение, я считала его правильным. У меня была на то причина. И так бы все и оставалось, если бы не случился пожар в школе и не проезжали мимо журналисты.

Теперь же я вновь оказалась запертой в золотой клетке, ключик от которой муж держал накрепко.

Утро следующего дня не принесло ничего хорошего. Я долго не выходила из своей комнаты в надежде, что муж отправится по делам и нам не придется видеться. Небольшая передышка мне бы не помешала. В мыслях творился страшный кавардак, а в его присутствии все становилось еще хуже. Я совершенно терялась, а временами и вовсе была не способна думать. Но Давид никуда не спешил, и напрасно я прислушивалась в желании услышать шум отъезжающей машины.

Смирившись с неизбежностью, я спустилась вниз. Сосредоточенно стуча по клавиатуре ноутбука, он работал на террасе. Подобное было непривычно, делами он предпочитал заниматься в кабинете, а не на свежем воздухе.

Но не успев толком удивиться, я оценила выбранное им место. С точки зрения стратегии (или тактики?) оно было оптимально. Не покидая плетеного кресла с мягкой подушкой, он прекрасно видел лестницу, миновать которую не могла я. А выглядело все довольно невинно, даже не придраться.

Тяжко вздохнув, я направилась на кухню. А едва достала банку с кофе, как появился и он.

– Я стал подумывать, ты объявила голодовку.

– Я много сплю. Видимо, та гадость, что ты вкачал мне в поселке, еще не выветрилась.

Он равнодушно пожал плечами и также спокойно добавил:

– Не беда. У тебя есть еще несколько часов, чтобы подготовиться.

– Подготовиться к чему? – насторожилась я.

– Сегодня к нам приедет твоя семья. Пора поведать им радостное известие – ты воскресла.

Фарфоровая чашка выскользнула из рук и вдребезги разбилась о пол. Осколки разлетелись в разные стороны. Давид нахмурился.

– Белль …

От звука собственного имени я вздрогнула. Словно ступая по треснувшему льду глубокого озера, я обошла мужа. Пошатываясь, поднялась к себе.

Просить его остановиться было бесполезно. Он уже все решил. И я не знаю, желал ли он наказать меня или пытался напомнить о том, что мне все еще есть кого терять. Но это было жестоко. Даже для него.

Муж ошибался, когда говорил, что приедет моя семья. Моей семьей были родители. Я не любила их, а обожала. Каждой клеточкой своей души. Мы жили лучше, чем написано в любой самой славной сказке. И так было до того самого дня, когда не стало мамы.

С ее уходом все переменилось. Отец замкнулся, стал нелюдимым. Я видела его боль, но ничем не могла помочь. Абсолютно ничем. Казалось даже, он тяготится мною, моими попытками вырвать его из плена воспоминаний, вернуть в реальность. Реальность без мамы была ему чужда. Жизнь без нее пуста. Холодна, как пронизывающий петербургский ветер зимой. Тогда я этого не понимала.