Каково?

– Не знаю. Я имею в виду, было страшно. Я особо ни о чем не думал. Мы просто делали его.

Он постучал ручкой по губам:

– Смело. Ты очень смелый.

Я уставился на него, пытаясь избавиться от странного разочарования. Я буквально рос с этим парнем – он годами был со мной в гостиной в вечерних новостях. Ди-Пьетро наделал много шума, переехав обратно в Бостон из Лос-Анджелеса, чтобы «вернуться к корням», и мои родители несколько недель только об этом и говорили.

– Я просто делал свою работу.

– И скромный. – Его глаза засияли.

– Нет, дело не в этом. – Я потер висок, пытаясь унять ледяную волну боли, что вгрызалась в мой череп. – Я не хотел, чтобы с мистером Фрэнсисом случилось что-то плохое.

Рука репортера взлетела к блокноту.

– Так ты знаешь утопавшего?

– Ну да, он плавает здесь каждый день. И он учитель в старшей школе.

– Меня зовут Роналду, – сказал мистер Фрэнсис. Он лежал на каталке, которую выставили медики. – «У» на конце, это португальское имя. Если у вас есть вопросы ко мне, можете их задавать. Я работаю в школе Вудленд-Хай уже тридцать лет. Николас – мой герой.

– Любимый учитель, – прошептал Джо Ди-Пьетро, водя ручкой по странице. – Замечательно. Я сейчас подойду к вам, сэр.

Один из полицейских посмотрел в нашу сторону:

– Заканчивай, Ди-Пьетро. Он еще ребенок.

– Ага, ага. Не беспокойтесь. – Репортер попятился, яростно что-то записывая. – Сколько тебе, шестнадцать?

– Семнадцать.

– Да, хорошо, просто отлично. Ты учился на спасателя в ИМКА[1]?

– Да, сдал экзамен весной. Но… – Я сглотнул. – А что насчет Десембер?

Репортер махнул рукой:

– Хочешь, напишу, что зимой[2]. Не проблема.

– Нет, – сказал я. Струйка хлорированной воды потекла по моей шее. – Я не про месяц. Десембер. Девушка, которая помогла мне. Позвонила 911. Делала непрямой массаж сердца…

– Понял, понял. – Ди-Пьетро улыбнулся, его зубы были неестественно белыми на фоне желтоватой кожи, покрытой искусственным загаром. – Следи за новостями завтра утром, парень. Это добрая история, может, даже завирусится. Нашим читателям не помешает отдохнуть от политического дерьма и вспышки сальмонеллеза из-за дынь. Понимаешь?

– Последнее предупреждение, Ди-Пьетро, – сказал полицейский, и репортер махнул мне рукой.

– Ты будешь в завтрашних газетах, парень.

Я помахал в ответ, чувствуя, как сжимается желудок. Чем дальше Ди-Пьетро отходил от меня, тем сильнее росло мое беспокойство. Вроде бы все шло хорошо, но я не мог отделаться от ощущения, что что-то не так. У меня возникло странное желание окликнуть Ди-Пьетро, выхватить у него из рук записную книжку и выбросить ее вместе со всеми остальными событиями этого утра.

Когда слезы высохли, я встала и пошла домой. Попробовала провернуть старый бабушкин трюк – отвлечься на окружающую обстановку. Ремешки шлепанцев трут кожу между большим и указательным пальцами ног при каждом шаге. Царапины на ладонях и коленях горят. Дорожки в кондоминиуме, «вымощенные» фальшивыми камнями цвета розоватой мякоти непрожаренного тунца, контрастируют с беловато-голубым виниловым сайдингом на домах.

Все что угодно, лишь бы не чувствовать то, что чувствую.

Но тщетно.

Руки тряслись. Почему-то мне было страшнее, чем в тот раз, когда я случайно изменила реальность и в итоге потеряла собственную мать.

Я поняла, что объем истинной свободы воли, которая доступна жителям Земли, можно сравнить с чайной ложкой звездной пыли, рассыпанной во Вселенной. Люди используют ровно столько, сколько нужно для того, чтобы то, что я знаю об этом мире, работало. Настоящий акт свободы воли можно оценить по одному критерию: спас ли он жизнь или привел к смерти (как вариант, радикально повлиял на качество человеческой жизни). В этот раз я использовала свою свободу воли так, как никогда раньше. Я изменила кое-что существенное. Я спасла мистера Фрэнсиса. Не его жизнь, а ее качество.