Со свистом вытолкнув из груди воздух, приятель закатился истеричным смехом. Возница поддёрнул поводья и, насупленный, покачал головой. Кое-как продохнув, товарищ сдавленно прокаркал:

– Чего-чего вы там с ней на пару толкли?

– Ну вот чё ты несёшь-то! – вскинулся мужик.

– Так то не я, – едва сдерживался попутчик, чтобы снова не загоготать. – О том все болтают.

– Во-во, только и могут что языками шлёпать.

– Ладно, – отмахнулся товарищ и плотнее запахнул накидку. – Дальше-то чего было? Догнал их зверь или нет? – спросил он, старательно наводя на лицо серьёзное выражение.

– А кто б тогда рассказал об этом случае! Конечно, не догнал. Но страху натерпелись. Он, зверь этот, уже почти запрыгнул в телегу. Когти… – мужик растянул в разные стороны большой и указательный пальцы, – вот такенные. В доску х-хач! Воткнул, вырвал. Один из мужиков не растерялся. Пальнул ему прям промеж глаз.

– Убил?! – охнул товарищ.

Мужик досадливо цыкнул зубом.

– Видать, у зверюги башка железная. Не иначе. Звякнуло только, и ни черта ему не сделалось. Но отстал. Отстал и в лес подался.

– Н-да… страсти.

– А вот ещё случай. В соседнем селе то было. Вернулась домой одна кобыла.

– Как это?

– Это значит, без телеги. Одни оглобли сзади тащатся. Перепуганная, к себе никого не подпускает. Насилу поймали да успокоили. По следу пошли, а там страсть господня – в кашу всё перемолочено.

– Ох ты ж!

– Там народ на волков часто жаловаться стал. Те по ночам в село заходить стали. То скотину порежут, то собаку порвут. Но что странно, скрываются бесы так, что не каждый раз их видно.

– Ага, не видно. Но то что волки определили сразу.

– А кто? Белки, что ли?

Поддёрнув в очередной раз поводья, мужик оглянулся на лес. День клонился к вечеру, и тайгу начали заполнять ожившие тени. Попутчик широко зевнул и потряс головой.

– Ох что-то весь день сегодня в сон клонит. К снегу, должно быть.

– Терпи уже, почти доехали. Вон за холмом распадок наш.

– Да я чуток всего вздремну. – Товарищ полез в ворох соломы. – Толкнёшь, как подъезжать будем.

Накрывшись с головой рогожкой, он прикрыл глаза. Ему показалось, прошло минут пять, не больше, как его пихнули в бок. Он приподнялся и удивлённо захлопал глазами – в лесу уже установился сизый сумрак.

– Чего? – растёр он лицо. – Подъезжаем?

– Слышишь? – Глаза приятеля беспокойно поблёскивали в полутьме.

– Чего?

– Поёт кто-то.

– Че-го?

– Говорю, поёт кто-то в лесу.

– Ты глотнул, что ли? – нахмурился попутчик.

– Да иди ты!

– Иди ты, – передразнил мужик, садясь рядом с возницей, и тут же вытаращился на придорожные кусты.

Из лесу и впрямь раздавались неясные звуки: то ли скулёж, то ли подвывание. Мужики переглянулись и вновь вылупились на тёмные заросли. После жутких историй, которыми потчевали друг друга всю дорогу, обоих начал накрывать липкий страх. Днём то что, к ночи же от шутеек и беззаботного настроя ни черта не осталось.

– Что за ерунда… – взволнованный попутчик, не спуская глаз с леса, стащил шапку и повозюкал по взмокшему лбу.

Скрип колёс и топотание копыт мешали определить природу идущих из леса звуков. Нахохлившись, мужики продолжали напряжённо вглядываться в заросли и с дружным воплем вжались друг в друга, когда за кустарником что-то шевельнулось.

А следом на дорогу вышел маленький человек. Возница аж привстал, резко останавливая коней. Перед всхрапывающими животными стояла девица. Да такая грязная, будто ночь каталась по кущерям да оврагам. Под рваной одеждой проглядывало тощее тело. Вдоль разбитого в кровь лица спутанными космами свисали волосы неопределённого цвета. Трясясь от холода, она жалобно поскуливала и, по-детски кривя губы, потерянно озиралась.