По следам серой царевны Елена Щигорцова

Елена Щигорцова.

По следам серой царевны.

Пролог

Йара, серая царевна, сколько себя помнила – всё куда-то шла. Впереди маячили непроходимые леса, топкие болота, деревни и выселки, пепелища после жестоких битв; зимы на земле сменялись веснами… а она всё шла. Была она высокая и полноватая, спутанные русые волосы заплетены в две тугие добротные косы и бешенные чуть раскосые глаза, в никуда смотрящие. Часто забывалась, улетала мыслями в нечеловеческую даль, монотонно ступая, будто и не здесь существовала в такие часы, ничего вокруг не замечая. Потом, словно шагнув в другое пространство, вздрагивала и озиралась, рассматривая, где вдруг оказалась.

Блуждала так Йара по миру уже многие века; ведь сколько стояла земля, столько и шло противостояние света с тьмою, и никто не мог его выиграть. А между ними всегда шла Йара, и стали ее нарекать серой царевною. Но никто ее не призывал, не зазывал. Сама она звалась и приходила. Рождённая чудным образом, она была самостоятельна и внезапна.

Веками лили слёзы обиженные люди, эти слёзы собрались и неслись потоком, образовав реку, в которую однажды зашёл искупаться могучий Сварог. И вот, по прошествии какого-то времени, ударила в этот шумный поток, как раз в то место, где Сварог заходил, молния. Ударила, когда не должна была. И поднялась на берег октябрьским вечером серая царевна Йара – дочь грозного божества Сварога и горькой Слезы. Не принадлежала Йара ни земному – черному, ни белому божественному миру, вышла серой царевной. И пошла по свету, не ведая ни семьи, ни рода. И люди не знали её настоящую; принимая за смертную деву, пускали в свои дома и обогревали. Не предполагая, кто перед ними, раскрывали души. А когда спохватывались, то поздно уже было, обволакивала она, напуская морок, и уходила дальше. А они так и оставались; кто сильнее – сбрасывал навод, а слабые путались в нём долго, таскали за собой, пока не наполнялись новой энергией. Правда, иногда Йара людям и помогала, и спасала от чего-то неминуемого и страшного; не существовало и не существует однозначного ответа: разрушение и горе, либо помощь и мир несла она. Главное было то, что прихода серой царевны было не избежать.

Йара же продолжала идти, затуманенный взгляд не замечал грозовых туч над головой, тело не чувствовало ставшие колкими порывы ветра.

В очередной наступивший октябрь первые крупные капли дождя скатились на мир, Йара дёрнулась и очнулась. Босые ноги кровили от долгой ходьбы; давно уже она не делала остановок. Устала.

Серая царевна осмотрелась. Шла она по хорошо накатанной, широкой грунтовой дороге. Догадалась сразу, что это многострадальный Сибирский тракт; особая чувствительность была разлита здесь, тревожность. По обе стороны от него леса стеной. А вот вдалеке – свороток; по всей видимости, там должно быть поселение.

Дождь расходился. Йара посмотрела на свой сарафан, выцветший до такой степени, что трудно было сказать, какого он цвета. Да, надо остановиться и передохнуть. Побрела вперёд. Она не знала, что там за селение и какие там живут люди, но точно знала, что после её посещения этого местечка, либо покой исчезнет и наступят тяжёлые времена, либо уйдет печаль и воцарится тишь. Она могла бы их пожалеть и обойти стороной, но что тогда делать самой Йаре? Где преклонить голову и отдохнуть? Поэтому она предпочитала не думать, что будет потом, сейчас надо просто укрыться от дождя, раз уж очнулась в такой неподходящий момент, может и обойдется всё и ничего плохого не случится.

Йара спустилась с дороги ближе к лесу и зашагала по жухлой поникшей траве, направляясь в ближайшую встретившуюся на пути деревню.

Глава1. Волк.

Хлесткий осенний дождь, буйно начавшийся, понемногу успокоился, стих. Дорога, свернув вправо, сузилась до едва различимой тропки, ведущей к добротному крытому колодцу, дальше строения и широкие ленты почерневших угодий. Всё это в обрамлении могучего соснового бора.

Не так давно два брата Родка и Ивашка, Ивановы сыновья, пришли сюда от царя-батюшки, устраивать в дальних краях новые поселения. Остановились на холме, места им эти по душе пришлись, богатые, красивые, вот и остановились здесь, на возвышенности среди лесов; и пошло название Горбунка.

Йара ступала по осенней, уже ставшей колкой траве, и думала, что хорошо бы несколько дней насладиться здешними красотами, отдохнуть от дороги, а там может получится и до первого снега дальше в путь двинуться, главное до Покрова успеть; не любила она это празднество. Хоть и вышла она из потоков Слезы от Сварога, но ни древнюю веру, ни новомодную не переняла. И, в то же время, к царству Чернобога особо не стремилась, сторонилась как-то всё его мрака. Так и плыла в земнодвижении между мирами и верованиями, ни к чему сильно не наклоняясь, оттого и серая была она, что ни к свету, ни к черноте не примыкала.

У колодца стояла крестьянка весьма справно одетая, в расшитой коротене. Она ловко перекинула на край полное деревянное ведро, и уставилась на приближающуюся Йару, вид которой вызывал недоумение.

Та подошла не спеша, наклонила голову в приветствии. Женщина, не дав ей выпрямиться, тут же жужжащим голоском спросила:

– Откуль такая бредёт, ты, случаем, не поскуда ли?

Йара не обиделась, спокойно и без укора подняла глаза:

– С сибирской стороны иду. Чужого никогда не брала, да и даром мне его не надо, и ложь не говорю, не по мне это…

– Чё зря девку мотаешь, – раздался сзади тяжелый женский голос.

Йара чуть поворотила голову; большая женщина укутанная множеством тканых платков добродушно улыбалась.

– Вечно тебе, Фекла, воры мерещатся, всё за добро своё душку рвешь? Вишь босая девка, с бошкой непокрытой, знать нечего нацепить-то; какая ж это воровка, – продолжала она.

Фекла нервно перелила воду, в сердцах бросила на крышку колодца ведро:

– Ой и икнётся тебе твоя доброта, Сойка.

И демонстративно, ухватив вёдра, зашагала прочь. Сойка махнула на нее всед рукой, мол, не обращай внимание и с горечью оглядела Йару:

– Ох, и смерзла же ты, идём, я тебе обутки найду и напою чаем.

Йара не стала сопротивляться, очень хотелось отдохнуть и испить чая; поклонилась в знак благодарности, и они пошли к домам, четким рядком стоящим на пригорке. Дома были все большие, справные, с крышами – двускатками и на их стыке с гусиными головами. Уловив Йарин взгляд на козырек, Сойка рассмеялась ее недоумению и пояснила:

– Это шоб птица хороша родилась и никакие черти этого испоганить не смогли, обережка такая. Не видала что ль?

В Горбунке водилось много домашней птицы; а это и еда, и перины, и для продажи хорошо, поэтому таким хозяйством дорожили и оберегали, как могли.

Женщины уже стали подходить по протоптанной дороге к избам, как Йара остановилась, вроде и заносит ногу, чтобы ступить, а не может.

– Устала? – Сочувственно спросила Сойка, сама тяжело поднимаясь в гору.

Но Йара не ответила и отступила вправо. Пошла полубоком, огибая большой кусок земли, не сводя с него глаз. Для других это была лишь пустошь на пригорке, покрытая желтизной травы и слякоти, а Йара видела, как минет более двух сотен лет, так завозятся здесь крестьяне местные в строительстве и взметнётся белоснежными стенами красивая церковь.

– Пришибленная, или лентяйка, – сделала для себя Сойка вывод шепотом, наблюдая, как Йара, пройдя круг, подходит к ней.

– Здесь будет церковь, – еле слышно проговорила Йара, ставшая ещё белее лицом.

– Ась, – не услышала Сойка.

– Трехпрестольная, каменная… но недолог ее век… во честь Пресвятой Богородицы…, – продолжала бубнить Йара.

– Чего ты там про Богородицу, – нервничая, что не расслышала, спросила Сойка, но Йара, опустив голову, уже замолчала и задумалась о чем-то о своём.

– Тьфу, пришибленная, – повторила Сойка и пошла дальше. Йара за ней.

Войдя в ограду, Сойка указала ей рукой идти в избу, а сама направилась под навес разжечь самовар. Йара открыла тяжелую деревянную дверь с крыльца и ступила в сени. Весь пол был выложен маленькими серыми шкурками ежей, настланных друг на друга. Йара немало удивилась, даже вскрикнула. Много она исходила земель и деревень, побывала в сотнях деревенских изб, а такое впервые довелось увидеть. Видимо, в краях этих изобиловало зверьё. Подтверждение этому нашлось и в самом доме – лавки стояли не простые, а покрытые лисьими шкурами, выделанными до того искусно, что будто живые лисы возлежали, раскинув лапки и сложив сонно головы. На широких палатях за печью возились дети. Через слюдяное окно едва проскакивал тонюсенький лучик дневного света, да так и растворялся тут же у оконца на полу. До невозможного пахло румяной коркой ржаного хлеба; запах был настолько сильный и приятный, что Йара ощутила этот вкус на губах.

Вошла радостная Сойка, втаскивая огромный пышущий самовар, и сообщила:

– Батько пришел, волчью голову приволок, на частокол ладить будет.

Дети, как услышали новость про волчью голову, с визгом повыскакивали из избы. Йара за ними, не понимая пока толком, что там происходит.

Во дворе тучный бородатый мужчина, сбросив на землю хорошо собранный тюк из убитого зверья и веток, доставал вольчю голову. Йара сразу почувствовала, что это была волчица; навсегда закрытые глаза и перекошенная пасть в неописуемой тревоге. Мужик поднял эту голову и под восторженные ахи ребятишек понес за дом. Там, как граница и отграда от леса, был воткнут частокол из небольших в обхвате обтесанных брёвнышек, заостренных сверху.