Вика по-разному сжимает несчастную игрушку, которая забавно надувается.

– На, попробуй!

– Не, тёть Вик. Я не хочу.

– Что значит, не хочу?! Бери, когда дают! – Вика чуть ли не силой впихивает игрушку Арье в руку.

Та машинально сжимает жмяку, и спустя несколько нажатий на лице дочки появляется слабая улыбка.

– Ведь клёвый же? – спрашивает Вика.

Вот откуда он у неё? Такое ощущение, что у неё не дамская сумочка, а шляпа фокусника, из которого она может достать всё что угодно.

– Ага. Прикольный, – соглашается с ней Арья, увлёкшись.

– Во-о-от! А то: «не надо», «не хочу», – передразнивает. – Если тётя Вика сказала, значит, надо! И никак иначе!

– Похоже, мне такого тоже надо, – замечаю. – И в обе руки желательно.

– Без проблем. Завтра будет и тебе, – успокаивает подруга. – Тебе какого цвета? Белого или розового?

– Вика, я пошутила.

– А уже всё! Поздно! Вселенная услышала твоё желание, записала, и готова выполнить. И потом. Шутки шутками, но… Дальше ты сама знаешь.

Знаю.

– Ладно. С вами хорошо, но время посещений ограничено. Ариш, я пойду. А ты держись огурцом. Хватит киснуть!

– Хорошо.

– Вот так и надо! Дай поцелую хоть, раз обнимать тебя нельзя. Арь, я маму на пять минут у тебя заберу? – спрашивает разрешения и только после её согласного кивка просит: – Алла, пойдём, проводишь.

– Я сейчас приду, Ариш.

– Мам, иди уже. Куда я денусь? – сопит дочь, терроризируя игрушку, растягивая её в разные стороны.

Отвлеклась, слава богу!

– Классная штука, – говорю Вике, когда мы выходим из палаты.

– Ага. Мне её Блинов подарил на восьмое марта. Да-да, – добавляет, заметив моё удивление. – Наверное, с тонким намёком, что я очень нервная.

– И после этого он остался в живых? Как-то не верится.

– Что взять с «убогого»? Я ему ответила, что мог бы форму другую подобрать. Поинтереснее и потвёрже, – добавляет Малышкина многозначительно. – А то я его младшего по чинупредставлять буду, когда стресс снять захочу.

– Вика!

– Что, Вика-то? Ему, значит, можно, а я что, рыжая? Я первое время, знаешь как, на этом антистрессе отрывалась. А потом что-то забыла. Так в сумке и валялся. Всё хотела выбросить, да жалко было. И, видишь, пригодился.

– Да. Аря хоть немного оживилась. Спасибо тебе.

– Пф-ф! Было бы за что. Она так и лежит весь день?

– В основном. Ходит, конечно, когда врач заставляет.

– А палату Вовка оплатил?

– Наверное. Больше некому. Нас просто перевели, а я не спрашивала почему.

– Хм… Ну, ладно. А тебе он так и не звонил и не интересовался, как там дочка, которая из-за него со сломанными рёбрами лежит?

– Не звонил. Но в больнице, судя по всему, был. Телефон ей новый купил. На тумбочку положил, пока нас не было.

– Вон оно как! Откупиться, значит, решил.

– Наверное, – усмехаюсь.

Типичный приём, который раньше всегда срабатывал. Были игрушки, тортики. Теперь вот телефон.

– Только не взяла она его. В моём тыкается. А к тому даже не прикоснулась. Видно, догадалась, что от папы.

– Конечно, догадалась. Не дура же. Или он думал, что она телефон увидит, всё забудет, и он снова станет любимым папочкой?

– Не знаю, Вик, – вздыхаю. – Она замкнулась в себе, и разговорить её очень и очень сложно. Ты же сама видела. А тему папы я даже касаться боюсь. Вова, видимо, поэтому и не показывается.

– Надо было в него ещё раз кинуть. В морду желательно. Чтобы с подбитым глазом покрасовался перед своей плоскожопой, – не сдерживается в выражениях. – А эти, по аварии которые, приходили?

– Приходил один. Просил рассказать, как было. Я рассказала. Записал и ушёл.

– И всё?

– Всё.

– А Костик что?

– Костя с утра в школе, потом его мама к себе забирает.