По грехам нашим Борис Споров

Волжский роман

© Споров Б.Ф., наследники, 2024

© ООО «Издательство «Вече», 2024

Не плюй в колодец – пригодится водицы напиться.

Пословица

Итак, всё ясно определено: операцию делать поздно, умирать рано… Было непросто оказаться без выбора.

Щербатов, Петр Константинович, крупный чиновник Городской управы, внешне крепкий и моложавый в свои «пятьдесят с гаком», медленно сошёл по ступенькам центрального входа спецбольницы в отгороженный больничный скверик со скамьями с изогнутыми спинками. Сел, невольно вздохнул, достал из кармана дорогие сигареты и зажигалку, и уже потому, как он прикуривал, было понятно – курильщик без опыта… А ведь так было всё ладно и складно: и служба, и достаток, и жена-умница, и единственная дочь окончила вуз, удачно вышла замуж – отделилась. И они вдвоём с женой, Валентиной Львовной, вновь остались молодыми в просторной трехкомнатной квартире. Живи и радуйся, занимайся службой и своим делом, если оно имеется. Почему же так: в лучший, может быть, период жизни – последний год?!

Близилось Бабье лето. Но и теперь небо было ясное, солнечное, воздух тёплый с бодрящим дуновением прохлады – даже в городе ощутима эта свежесть. Щербатов курил, но не затягивался и думал неопределённо, как-то обо всём сразу. «Приговор» не стал для него неожиданностью. Давно уже он почувствовал, что болен, но отмахивался от предчувствий: много работал, во время отпуска ездил на курорты, купался в море, загорал, но предчувствие не покидало. А в минувшем году выяснилось, что и загорать ему во вред.

И здесь, на скамейке, казалось, он глубоко задумался, на самом же деле мысли его были рассеянными и непоследовательными: то Щербатов вспоминал свое детство и невольно улыбался – счастливая пора: единственный сын в семье, баловень, сынок папенькин, второго секретаря горкома партии… И тотчас общеобразовательная школа: учился на медаль и даже сочинял стихи и слыл школьным поэтом. Он и публиковал стихотворения, но лишь в школьной стенгазете – и все читали… В Политехническом увлёкся изобретениями – что-то удавалось, но до серьёзного не дошло. А на заводе оказался в отделе технического контроля, работа серьёзная, но не творческая. Пять лет отработал, с тех пор двадцать лет неизменно в управе. Начал с малого, поднялся до предела. И всюду на хорошем счету, так что считал себя Петр Константинович заслуженным в городе человеком – и даже старался слово держать. И верно: плохо о нём вслух не говорили. И когда Щербатов пытался определить свои человеческие недостатки, он не находил таковых… Жизнь протекала достойно.

«Держись, Петр Константинович, впереди ещё год, – пошутил над собой Щербатов и даже улыбнулся, но тотчас и посуровел. Не верил он этим предсказаниям, не хотел верить. Обвёл взглядом тихий скверик: деревья стояли в летнем уборе, но с кленов уже упали первые пожелтевшие листья. И даже под ногами лежал, как ладошка, опавший лист. Щербатов поднял его и, покручивая, пристрастно разглядывал зеленоватые прожилки. «А если это последняя осень? – И в голове размеренно отозвался гулкий пульс. – И последний осенний лист в руке, а затем уже ночь и тьма? Через год? А может быть и ближе… – И тотчас захотелось убежать, скрыться. – Но от кого? От всех? От себя не убежишь, не скроешься».

Щербатов покачал головой, поднялся на ноги, вспомнив, что ждёт его служебная машина с шофером. И по мере возможности он быстро пошёл к стоянке за воротами. Удивительно, лишь одна мысль оседала в его сознании: «Сесть в машину и ехать, ехать бесцельно, не зная куда – сбежать».

Сергей, шофёр лет тридцати, откинувшись на сиденье, читал книгу… А зачем и что он читает? Чтобы не уснуть? Чтобы развлечься? Или чтобы поумнеть?..

Щербатов сел поудобнее, пристегнулся и только тогда спросил:

– А Сергей что читает?

– Читает? Да вот «Гаргантюа и Пантагрюэль».

– Забавная штука, – весомо отметил Щербатов, подумав: «Ни строчки никогда не прочёл…»

– Забавная… Сатира ещё та, вроде нашего Салтыкова-Щедрина… Куда? – спросил Сергей, сунул книгу в карман сиденья, уже поворачивая ключ зажигания.

– Отвези-ка меня домой, – просительно отозвался хозяин.

Бесшумно и мягко машина поплыла по асфальту.

Щербатов смотрел в лобовое стекло и ничего не видел, наверно не хотел видеть. А когда увидел, половину пути уже миновали. И в тот же момент боковым зрением впереди он заметил женщину на костылях. Она скакала и останавливалась, обвисая на костылях и роняя на грудь голову. И что-то заставило дрогнуть сердце Щербатова. В обычное время он этого и не заметил бы – весь мир на костылях гремит! А тут заметил и даже содрогнулся.

– Тормозни, – и указал рукой в сторону женщины с костылями.

Шофер притерся к тротуару, чуточку опередил, и машина с трепетом остановилась.

Это, оказалось, молодая женщина – до тридцати. Щербатов отстегнул ремень безопасности, открыл дверцу салона и негромко окликнул:

– Девушка, идите в машину – подвезём.

Она подняла взгляд, видимо, недоумевая.

– Это меня?

– Вас, вас, идите – подвезём…

– Да ну, что вы! Допрыгаю…

– А что, далеко прыгать?

– Да семь верст без привязки. – И пожаловалась: – Транспорт общественный по пути не ходит…

А между тем Щербатов уже выбрался из машины, обращаясь к ней:

– Как вас зовут?

– Меня? Наташей…

– Вот и хорошо, Наташа, я вам помогу – и в машину…

– Да вот, гипс сняли, а идти непривычно, – пожаловалась она в оправдание.

Шофер открыл дверцу на заднее сиденье – просторно. Помогли, и Наташа с трудом угнездилась. Костыли разместили через другую дверцу.

– Можно не пристёгиваться, – улыбаясь предупредил Сергей. – Я аккуратно…

Угнездились и впереди – поехали. Наташа назвала улицу и номер дома. Оба такой улицы не знали, и она руководила проездом. И всего-то на десять минут езды, но столько поворотов и улочек, что невольно с усмешкой Щербатов определил:

– Как в лабиринте.

Приняв это за укор, Наташа разочарованно сказала:

– Я же говорила… доскакала бы.

Щербатов косился в зеркальце, видел ее лицо и оценивал, как вещь перед покупкой: лицо без внешней красоты, однако таилось в нем что-то такое, что не мог он через зеркало оценить и понять. Лицо доброе и тревожное, обаятельное и вдумчивое, и склад лица и его выражение как будто неповторимые, так что Щербатов не без интереса косился в зеркальце. Но заглянуть за отражение не мог. Не мог понять он и того, зачем ему понадобилось везти эту женщину на костылях – могла бы и сама взять такси и доехать.

Наконец машина остановилась – Щербатов очнулся: привёз, так уж будь любезен – высади и проводи. Он вышел из салона, помог ей встать на костыли, и только теперь обратил внимание, что она не в брюках, на ней аккуратный по сезону женский костюм, под которым виднелся свитерок. И в душе засмеялся от восторга – очень уж он не любил женщин в брюках, особенно которые в годах. Заметил и другое: на подбородке от губы вниз еле приметная ниточка шрама. И это придавало лицу неуловимо особое выражение. Но Щербатов не мог разглядеть её глаза – она тотчас отводила взгляд.

– Спасибо вам большое, – сказала Наташа, выставила костыли, чтобы скокнуть, и, обратившись в сторону машины, с улыбкой поблагодарила шофера.

– Я вас провожу, – сказал Щербатов.

– Нет, нет, что вы, что вы! – в страхе едва не воскликнула она.

– Почему вы так испугались? Или я на разбойника похож?

– Не похож, не похож – только не надо меня…

Но Щербатов неумолим. Он настойчиво оставался рядом, затем открыл подъездную дверь, помог пройти.

– У вас нет лифта… Вам какой этаж?

Уже содрогаясь, сквозь слёзы Наташа ответила с негодованием:

– Да не на какой! Мне вниз…

«Понятно, – рассудил мельком Щербатов, – полуподвал». И после этого уже диктовало профессиональное упрямство: он должен посмотреть, как в наше время живут люди – никакие возражения теперь он не воспринимал. Пораженная этим, Наташа безмолвствовала, лишь постукивала по бетону костылями.

Единственная комната средних размеров начиналась с порога, с одним полуподвальным окном она была разгорожена занавеской по центру окна. Слева на кровати поверх одеяла лежала женщина средних лет; справа еще кровать, застеленная, Наташи. Рядом с изголовьем не то широкая тумбочка, не то столик с настольной лампой и книгами на нём. С обеих сторон при входе вешалки для верхнего платья. Здесь же впереди стол для обеда и три стула. Справа вплотную к кровати Наташи видавший виды платяной шкаф. Своей широкой спиной он отгораживал угол с кроватью от прямого взгляда с порога.

– А как вас называть? – тихо спросила Наташа.

– Петром Константиновичем, или, просто, Петром, – тоже тихо ответил Щербатов.

– Мама, – позвала Наташа. – Завари чайку. Петра Константиновича угостить…

– Нет, нет, я спешу, я завтра заеду к вам на чай, – отговорился Щербатов и смущенно, даже суетно поспешил проститься, вовсе не думая о завтрашнем дне и не поинтересовавшись, в какое время удобнее. В тот момент он желал одного – уйти. И ушёл.

Ни слова не произнёс Щербатов в машине; и шофёр знал, что это значило – прямиком домой, что он и сделал.

Переодевшись в домашнее, Щербатов закрылся в кабинете и не выходил до ужина. Садился ли к столу, ложился на диван или ходил по кабинету, он пытался, но не мог понять простенькую историю с этой женщиной. С какой бы стати остановил машину и завёл разговор с незнакомкой на костылях, которую и увидел-то впервые?!