– Такое не забывается, – Платов расплылся в улыбке. – Тогда она всех развеселила, сказав, что я природой запрограммирован только на отличные оценки.

– Точно, – подтвердил Лука. – Поэтому после её хвалебной речи кое-кто начал тебе вредить: то ручку сломают, то тетрадь с домашней работой порвут. А она, несмотря на пакости, открыто заявила Корнеевой: «Люда, мне известно, что твоё противодействие исходит от таланта Платова. Ты незаслуженно критикуешь его и всячески стараешься навредить. Подозреваю, что у тебя, девочка, не всё в порядке с головой. Даже гадости ты ему делаешь до смешного бездарно».

– Этот случай я никогда не забуду, – улыбнулся Владимир. – Это было три года назад, и мне было приятно, что взрослая женщина отчитала Люсю, дочку работника горкома партии. Я тогда нос не задрал, а наоборот, стал учиться ещё лучше.

– Где же интересно сейчас эта дура? – спросил Лука.

– Ты о ком?

– Ну конечно, о партийной дочке, а не о твоей же красотке Жанне.

– Её отец определил в музыкальное училище, – сообщил Платов. – Лет через несколько будет в детском саду пение преподавать.

– Она же и в музыке ни бум-бум, – хихикнул Лука. – Её даже на школьные концерты ни разу не приглашали. Наверное, этой кильке аккордеон тяжело держать?

– Не будем загадывать о её будущем, – остановил Вовка. – Лично она меня не интересует, но я знаю одно: пока её папа у власти, он найдёт, куда пристроить своё чадо.

– Скорее всего, чудо, – засмеялся Лука.

Около кинотеатра друзья расстались. Встречи их станут редкими, так как отцу Луки дадут четырёхкомнатную квартиру в другом районе, и к Новому году они переедут. Платов помогал им грузить и разгружать вещи во время переезда. А перед последним рейсом Лука вручил ему солидный пакет.

– На, вдруг пригодится.

– Что это?

– А это дамский текстиль, за который нас клевали красивые тёти.

ГЛАВА 8

Советский Союз рухнул, словно карточный домик, рассыпавшись на пятнадцать осколков независимых государств, но эта геополитическая катастрофа не помешала двум друзьям завершить учебу. Платов, упрямец с горящими глазами, одиннадцатый класс закончил с золотой медалью, вопреки уговорам учителей и родственников, твердо решив воплотить свою мечту – поступить в педагогический университет. Свою сияющую награду он явил приятелю лишь на закате лета, вызвав у того бурный восторг.

– Здорово! – выдохнул Лука. – Вот бы этой цацкой Гусеву с Тычинкой перед носом потрясти, чтобы их от зависти кондратий хватил!

– Да отдел народного образования их уже наверняка известил, – усмехнулся Платов. – К тому же в местной газете о всех медалистах города статья была. Я, кстати, единственный из нашей школы удостоился такой чести. Но инфаркта им не желаю. Тем более они еще молодые. Пусть живут. Да и вычеркнул я их из своей памяти, кроме Жаннет.

– А мне еще год в техникуме пыхтеть, и это меня радует до безумия, – вздохнул Лука. – Но потом ведь в армию загребут. Отцу толкую: «Отмажь меня от воинской повинности, у тебя же связи в военкомате!» А он как начал про долг Родине вещать, про мораль… Я в туалете на час заперся и вылез, только когда он захрапел. О каком долге он твердил? До меня так и не дошло. Может, унитаз просветился? Он же с этим переворотом должности лишился. Теперь начальник охраны на заводе, воин без знамени и меча. И все равно гордится, приравнивает себя к офицерскому чину. А я его нынешние взгляды к жизненному отчаянию отношу.

– Не бери в голову, – успокоил его Владимир. – У взрослых, особенно у бывших коммунистов, свои тараканы в голове. Нам их не понять. Мы же тоже комсомольцами были, пока нас тихонько из рядов не исключили. Но это не значит, что теперь нужно голову в песок прятать. Мы еще с тобой такие вершины покорим, что альпинисты обзавидуются!