У экземпляра, хмурого, – зеленоватость сероватых кожных пятен вкруговую, что карта островов.

Живая масса расхаживалась, копошилась у куилек, похожих на лежак, на толстых ножках и невысоким изголовьем. Промеж втесались шкафчики, по одному к стене, – имармисаны. По обе стороны ряды, казарменный барак напоминали на сорок мест, и Дима – крайний в своём ряду, хотя до окончания не заняты десяток, без принадлежностей для сна и малость провисающим настилом, два слоя тканевых полос решёткой.

Столы доканчивали планировку, а по противоположному – стена, внутрипостроечного помещения, в обозначениях чужих.

"Понятно… свежий. Смотрим".

Отполированный кусок металла явил Диме его новую сущность: "Красава!" – про себя, зрачками в фиолетовых чернилах из большеглазой темноты белков.

"Привыкнешь".

"Вновь прибывшим: я – Тирадив здесь!" – зычный баритон в системе Долби впился в Димин мозг.

"Крот – припроглоб кафоки… старший – без шуток", – сосед подшёптывал.

"Армейка или зона тут?" – на настороженность от неизвестности, прилив адреналина поднимал беспомощного на источник, в начале его ряда, но предпоследний от стены.

"Кому не ясно – объясню. Теперь отбой!" – так гаркнул припроглоб – поставил точку.

Секундой позже разовое кряканье, с обертонами колокола, подтвердило.

Помещение погрузилось в полумрак, наполнившись шорохом ворочающихся тел и отзвуками далёкого грохотания процессов атмосферных, то ли взрывных работ. У выхода брезжило дежурное освещение, периодически подмигивая: созрело на замену. Поверх ещё прямоугольник высвечивал голубоватым "

".

"Что за глюки? Эти уроды базарят, не разевая пасть", – гонял мысли Дима.

"Эй, новошкурники, хорош дудеть мозгами. Спать мешаете", – донеслось из глубины.

Повертев головой: "Ясно, пока не ясно", – и слабость плюс заставили спать…


Три раза крякнуло подмешанное колокольным, и: – "Подъём!" – раскатно в уши.

Коренастые туловища вяло оживали, издавая бормотания, и отправлялись по нужде, сбиваясь в очередь к двери сангигиенузла "

". А для ленивых постоять, покамест опереться задом, годились ямасепы – столы, четыре. К ним по две лавки – эпикази. Вся мебель из металлопласта, обшарпано прочна, – на сероватую печаль словечек нацарапать бы в довес.

"Чего там, провалились, что ли?" – "Ты под себя, коль невтерпёж". – "Жрать меньше надо бы, урод". – "А ты, беля, стройнец?"

Кто времени зря не терял, физиономию ополоснул сначала в соседней секции "

".

"Ноль-девять-четыре, один-ноль-один… один-один-один… в диапифер".

"Опять кинотеатр-Долби заработал", – в побудке Дима.

"Тебе сегодня угрожает лёгкий труд, – произнёс вчерашний знакомец. – Тебя как кличут?.. Сладков Евгений – я".

"Головка без продолжения, – про себя, а вслух: – Чего?" – в конфузе пребывал, инстинктом шевеля губами по-земному.

"Твой номерок один-один-один, – трогая свою нагрудную бирку с тиснёнными "

". – А настоящее имя есть?"

"Носок, – очухался, добавил: – Ещё недавно Димой был", – посмотрел на свою "

".

"Куилеку заправь, головка с продолжением", – и на выход.

Помаленьку разминая суставы, небрежно натягивал принадлежности: "Откуда базар сечёт чудило?" – и в отхожее местечко – восьмиместный "люкс", чернеющие псевдоунитазы седой древности в уровень пола, – свободных три. Штаны спустил, подальше от соседей, орлами заседавших, хапая "благовония": с ванилью, жжёная резина, – всяк рвотное и новичку. Из уритопа, не умывшись, побрёл, глаза – в затёртый пол, под миллиард шагов.

За отворённой дверью – плывущий шустро небосвод, укутанный в непробиваемую здешним солнцем дымку.

На всполошённой опомипьи, широкой мелкокаменистой площади, – периметром строения, высотностью одноэтажной, увенчаны приплюснутыми полусферами на обтекание гуляющему ветру. В лицо песчинки – жмурился на вывески: "