В заевшей пластинке дом-работа выпадали положительные моменты, – считал сам Дима, на лице писались: слиняет в кузове февамы в Эпикрахор к Сладкову, покрасоваться лазутчиком-путешественником, минуя надзиральцев, и тем же рейсом обратно, зрачки на ветер, обводы клоунские: ожоги после размягчителя породы заживали. Сквозь пальцы "дятлы" посматривали на отлучки… пока: лишний раз под ногами не путался – при появлении работу догонял. Выстраивался некий баланс личного и общественного, как летописцы-математики для лёгкого процесса не хочешь хочешь дробили год лишь по декадам. Вот и сегодня, в сорокодневку "дятлования", с прямоугольным люкаброй, из ремонтной оснастки, подвешенным на поясе, прячась за валунами, перебежками добрался до заброшенного ливаора: "Тьфу ты", – главный вход завален.

Разбушевалась бицепсная масса и растащил нагромождение, протиснулся в проход. Люкабра осветил высокие арочные потолки с трещинами, выемками. Отвалившиеся камни, лоскуты одежды, примятую оцарапанную пукупру прах времени слоями покрывал. На стенах символы, обрывки кабелей. Гуляло эхом шарканье подошвы. Порою слышался вой приглушённый, – подсвистывал сквозняк, наверное.

Задравши голову, и не заметил – споткнулся о булыжник мордой в пыль. Люкабра кувырнулся под истошное, беззвучное для пещеры: "Сука!" – подсветив криво выцарапанное, выше пола: "Адъ! Бѣгите!".

За диверсанта впрямь сойдёт: измазанным лицом заворожённо уставился на надпись. Приподнявшись, охая на ушибленное колено, взял люкабру, – благо тот не пострадал в антиударном корпусе, и настороженно осмотрелся. Шагая дальше, свернул в ответвление – пахнуло сыростью. На стенах застывшие подтёки, но и местами сочилась жидкость, бликуя в свете мутной бирюзовостью.

Следующий проём вывел в широкий коридор… Сбоку громоздился перекошенный металлический шкаф, подвергшийся суровому воздействию когда-то. По пути обрезки труб и прочих предметов. За спиной раздался характерный стук упавшего камня – напрягся, повернулся, посветил – никого…

Внимание привлекла массивная дверюга, с лишайными разводами на треть, химических образований грязно-бурых. Без прелюдий попробовал открыть – никак. Поставил люкабру и невдалеке отряхнул кусок арматуры.

Поддевал, корячился так-сяк – дверь не сдавалась: "Ладно. Потом", – аккуратно приставил импровизированный ломик и, прихватив путеводный прожектор, отправился дальше.

От однообразия пейзажа завернул в очередной рукав и бац: две грязные кости. Присев на корточки, брезгливо шевельнул поднятым камушком находку – под стать руки, ноги.

В предосторожности осветил направления – внимал следующей: продолговатое полуметровое устройство: разъёмы, штуцеры наружу, внутрь: "Вонючие кракозябры, – протирая оцарапанную поверхность с символами мельче, крупнее. – Местный букварь надыбать бы".

И постепенно свет тускнел: "Э… только не сейчас, – на кнопки тык – понизил мощность: не проверял зарядку на поход. – Надо вертаться", – предполагая другим ответвлением попасть на основной коридор.

Будто со свечой плутал средь тайны древних подземелий. Нашёл костей поболее, в разброс, частей скелета разных: "И здесь мясокомбинат, – постоял, почтил память и двинулся дальше. А луч тем временем слабел – ускорил шаг – нехоженые закутки, и нервно: – Блин, – конца и края не видать дороги. – Шкафулик, ты мой дорогой, ну наконец-то. – Фонарь потух – кромешный мрак накрыл – рукой слепца касался стен, по памяти шажочком, ловя малейший звук желаемого неба. – Давай родной, – щипали руки в слизи. – Кажись, здесь был", – по запаху прохода, и стук глухой раздался за спиной.