Единственным исключением был Бак Ли. Он же был единственным человеком, которому Уэллс доверял. Но оказалось, что дружба Бака держалась исключительно на его победах.

После этого Уэллс поклялся, что больше никогда и никому не поверит.

Он и не собирался.

А сейчас, впервые за долгое время, вновь захотел поддаться искушению.

Во многих смыслах этого слова.

Вечеринка Открытого чемпионата Техаса стала для Джозефины аналогом закулисья «Грэмми». Здесь собрались сливки гольфа: спортсмены, которых она видела только по телевизору или со стороны, вдруг оказались на расстоянии вытянутой руки, расхаживая в окружении пафосных светильников и белых пышных пионов в вазах. Хотя, стоит признать, никто здесь не мог сравниться с Уэллсом Уитакером, ее вечно недовольным спутником, но ему это знать было не нужно.

Она была его кедди и не могла больше фанатеть открыто. Это было бы непрофессионально.

Но пять лет безумия было сложно забыть, поэтому в качестве небольшого знака уважения она посвятила ему педикюр, решив, что босой он ее все равно не увидит.

Ну… по крайней мере, во второй раз.

Уж она постарается.

Возможность поработать кедди в таком крупном турнире выпадала раз в жизни, и она не собиралась упускать ее, постоянно… думая об Уэллсе. О мелочах, которые она никогда бы не заметила, не пообщайся с ним ближе. Например, как трепетно он относится к бывшему наставнику. Как только речь заходила о Баке Ли, Уэллс машинально опускал взгляд. Еще она заметила, что Уэллс иногда бывал джентльменом: привел ее на вечеринку, предложил работу мечты, проверил холодильник на наличие сока… но при этом уравновешивал свою доброту бесконечным ворчанием и жалобами.

Джозефину вырвал из мыслей Уэллс, который взял с подноса проходящего официанта бокал шампанского и протянул ей, а затем грубовато бросил официанту принести ему безалкогольного пива. Вскинул бровь, как бы показывая, что ждет комментариев Джозефины, но та лишь ответила ему прямым взглядом.

– Спасибо, – сказала она, поставив фужер на соседний столик, – но я сегодня пас. Поверь, ты не захочешь потом вылавливать меня на танцполе.

– О, – сказал он, кашлянув. – Даже не знаю.

– Серьезно. Зрелище то еще.

– Как твой работодатель, я должен понимать, с чем мне предстоит столкнуться.

При слове «работодатель» они молча переглянулись. Сейчас их разговор не походил на общение начальника и подчиненного, но завтра утром на поле все могло измениться. Джозефина вздохнула.

– Я готова танцевать только под одну конкретную группу. Но как ее услышу – все, пойду вразнос.

Уэллс практически рассмеялся – впервые за все время, что она его знала.

– Ты же понимаешь, что я спрошу о группе?

– А я говорила: хочешь меня дразнить, будь добр приложить усилия.

– Дай угадаю: какие-нибудь «Спайс Гёрлз»?

– Холодно.

– Тимберлейк.

– Еще холоднее. Прости, но ты ни за что не угадаешь. – Поджав губы, Джозефина огляделась и только сейчас заметила, что большинство взглядов прикованы к ним. – Ну что, раз твои друзья не рвутся к нам подходить, придется самим к ним идти?

Уэллс отпил безалкогольное пиво, которое принес официант, и Джозефина несколько секунд пялилась на его крепкое горло, пока насилу не смогла оторваться.

– Думаешь, у меня есть друзья? – Он вытер рот тыльной стороной ладони. – Как мило.

– Тебя вообще все здесь бесят?

– Тебя потерпеть можно.

В животе запорхали бабочки. Да нет, быть такого не может. «Можно потерпеть» – это не комплимент.

– Помимо меня.

– Тогда все.

Ну не мог же он постоянно ходить на такие приемы один.

– А вне гольфа у тебя есть друзья?

Уэллс пожал плечами, потирая шею. Потянулся отставить пиво, потом передумал. Посмотрите-ка. Она его зацепила.