– Ты зачем? – шепотом спросила Еленька, уставившись круглыми испуганными глазами на Огнедара.

Теперь его лицо было совсем близко от нее. В серых глазах вспыхивали все те же искорки. Княжич скосил глаза на Еленькины губы, наклонился, так что Еленька, откинувшись, слегка ударилась затылком о бревно сруба, и тоже шепотом сказал:

– Будь я на месте Артына, я бы не уставал вам рассказывать, Еленира Мечиславовна, какая вы красивая.

– Так уж и красивая? – усомнилась для приличия Еленька. А сама словно оцепенела: ни рукой, ни ногой повести не может.

– Знаете, с чем бы я сравнил ваши глаза, Еленира Мечиславовна? – продолжил нашептывать коварный княжич.

– С чем?

– Далеко-далеко отсюда на восточной стороне стоит Мировое дерево. Ствол его такой толстый, что за день его на коне не объехать, а птице за день не облететь. И держит это дерево корнями Нижний мир и наш Верхний мир. А в ветвях у него все семь небес запутались. Одно небо для солнышка красного, другое для звездочек ярких, третье для ветра могучего… А над всеми семью небесами волшебный остров висит. Имя ему Ирий. И вот ваши глаза, Еленира Мечиславовна точь-в-точь как лазоревые цветочки, что растут на лугу на том острове волшебном.

Еленька молчала, боясь произнести и слово. Боясь, что голос выдаст ее. А сама так бы и слушала.

– А хотите знать, Еленира Мечиславовна, на что кожа ваша похожа?

Околдованная Еленька молча кивнула, чувствуя слабость в ногах. А Огнедар теперь начал шептать ей в другое ухо:

– А на море-океяне на острове Буяне стоит камень Алатырь. Волшебный то камень. Звери лесные прибегают к нему, гады морские на берег выползают, чтобы поклониться Алатырю-камню как богу. И белее тот камень молока, белей пены морской, белей ромашек на лугу, белей дня ясного. Но ваша кожа, Еленира Мечиславовна, белей волшебного Алатырь-камня. Кто посмотрит в лицо ваше даже слепнуть начинает.

Еленька чувствовала, что проваливается в какую-то пропасть. Ей бы пошевелить пальцем, ей бы пихнуть нахала, который врал бесстыдно на ухо всякие глупости, но силы куда-то делись, и осталась только эта непонятная колдовская слабость.

– А хотите расскажу вам, Елинира Мечиславовна, на что ваши губы похожи?

Теперь разбойник смотрел прямо Еленьке в глаза. Серый цвет их стал совсем темным, как осеннее озеро в ненастный день. И так же, как в озере, там что-то бушевало и билось волной о берег. Еленька широко распахнула глаза, словно вбирая в себя всю эту бурю. Ни отвечать, ни даже кивать сил уже не было. Но Огнедар, приняв молчание за согласие, начал говорить:

– А уста ваши, Еленира Мечиславовна, на вкус совсем как ягоды папоротника, что растет в Зачарованном царстве. Цветет папоротник только в Иванову ночь. Горит огнем волшебным. И кто сорвет тот цветок и от нечисти убережет, тому все клады станут подвластны. Но ягоды того цветка найти еще сложней. Как опадут огненные лепестки, так ягоды начинают зреть. И охраняет ягоды эти Змей Горыныч семиголовый. Но слаще этих ягод нет ничего на свете. И…

– Еленька! – вдруг донесся издалека недовольный крик матери. – Куда это егоза подевалась?

– Еленира Мечиславовна! – стали вторить крики сенных девушек. – Где вы? Отзовитесь! Вас батюшка кличет!

Еленька, очнувшись от своего полусна-полуяви, пихнула княжича в грудь. Впрочем, легче было бы свалить баньку со зловредным банником, чем сдвинуть силой мужчину. Однако Огнедар сам посторонился, и раскрасневшаяся как маков цвет Еленька спрыгнула с бревна и почесала по тропинке. Да так быстро, что только каблуки из-под подола сарафана замелькали.

А Огнедар с усмешкой покосился на банника, который, заслушавшись, от любопытства выставил свою всколоченную башку из-за косяка двери, и, помахивая сорванным стебельком, пошел, не торопясь, вслед за девушкой.