Как он ни отнекивался, но ему не поверили и повели на площадь вешать. Подняли на эшафот, петлю накинули. Князь смотрит, а мимо матрос давешний идет. Он как закричит:

– Держите его! Это он мне голову подсунул!

Только кто его и слушать-то будет. Уж доску из-под ног выбивают. Задергался князь, да и с кресла на пол и свалился.

Смотрит: он на полу во дворце своем княжеском. И никакого наводнения в помине нет. А матрос стоит перед ним как ни в чем не бывало.

– Так об чем ты меня, князь, спросить хотел? – это матрос так спрашивает, а сам чуть ли не в глаза смеется.

Князь замахал на него руками.

– Ни об чем я тебя спрашивать не хочу. Только уезжай, Даждьбога ради, ты из нашего города. И чтобы я тебя больше никогда не слышал и не видел.

– А кабатчику что скажете?

– А кабатчику по сусалам дам, чтобы больше меня в беду не вводил. И так сегодня заснуть не смогу.

Ну, колдун снова усмехнулся, поклонился князю и ушел. Вот так чародей может человека заморочить. И не такое еще бывало.

Огнедар блеснул на Еленьку глазами и замолчал. Та сидела, закутавшись в одеяло чуть ли не с головой.

– Страшно, – только и промолвила она.

Ввалилась нянька, вся запыхавшаяся, таща угощение и кувшин кваса.

– Отведай, Огнедар, – попросила Еленька.

Княжич поклонился и протянул руку к угощению. Нянька уселась на лавку и продолжила вышивать Еленькино подарение жениху.

– А еще что-нибудь расскажи про колдунов, – попросила Еленька.

Огнедар улыбнулся.

– Что, по сердцу вам рассказы мои, Еленира Мечиславовна?

– По сердцу, Огнедар.

«И сам ты мне по сердцу», – хотелось сказать Еленьке, но она только отвела смущенный взгляд от княжича. Но тот словно понял, о чем промолчала Еленька, потому что в уголках его губ собрались смешливые складочки, а глаза мягко засверкали.

– Тогда слушайте, Еленира Мечиславовна. В некотором царстве, в некотором государстве…

Облака-петухи продолжали бежать вприпрыжку по темному небу и клевать горошины звезд. Месяц выглянул по-хозяйски из-за облака и осветил спящий двор, где собаки машинально отбрехивались от кого-то во сне, а бог Чур на воротах хмурился, словно знал что недоброе про спящих людей. Месяц кинул взгляд в единственное светлое окошко воеводиного дома, подмигнул Еленьке и снова скрылся за облако.

Нянька давно спала, привалившись спиной к стенке. Пояс с воткнутой в него иголкой, выпав из ее рук, лежал на полу.

– …по губам текло, да в рот не попало, – закончил Огнедар и с хрустом потянулся.

Еленька, околдованная его сказками, отвела взгляд от густой сиреневой ночи за окном, встрепенулась и подняла на княжича глаза, в которых еще плавали смутные волшебные образы.

– Как ты хорошо сказываешь, Огнедар, – тихо сказала она. – Но сказки страшные. Все как одна. Даже те, что хорошо заканчиваются, – она поежилась.

– Не бойтесь, Еленира Мечиславовна, – ласково усмехнулся Огнедар. – Со мной ничего не бойтесь. От любой нечисти отобью, от любого колдуна-чародея ухороню-спасу. Клянусь Перуном пресветлым и Матерью Землей.

– И от Серебряного Луня сможешь? – совсем шепотом спросила Еленька, страдальчески глядя на Огнедара.

Тот нахмурился и отвел глаза.

– А вот от Серебряного Луня не могу, Еленира Мечиславовна. Он вас где угодно найдет: на любом из семи небес и в Подземном мире. Не спрячетесь вы от него ни в яйце, ни в утке. Ни на дне море-океяна.

– Пойди, Огнедар, – кусая губы, сказала Еленька, и слеза скатилась у нее по щеке.

Яремник низко поклонился и вышел, скрипнув дверью.

– Чай заснула? – спросила нянька, проснувшаяся на скрип двери, и стала подбирать уроненное шитье.

Но Еленька не смотрела на нее. Накрывшись одеялом, она горько рыдала, стараясь не выдать себя звуками плача.