8. ГЛАВА 8. Ужасная новость

– И не держи на меня зла, Еленюшка, – сказал воевода, повинно качая головой. – Ну не было у меня другого выхода, понимаешь?

Отец и дочь дулись друг на друга три дня, но Еленька выстояла и не переломилась. Пришлось идти на поклон воеводе.

– Там Мечеслав Будимирович просил вас около полудня прогуляться за воротами, – шепнула хозяйке Волица. И подхихикнула, вспомнив, как мялся воевода, когда просил передать дочери весточку.

Еленька сенной девушке ответа не дала, только к другим служанкам послала: сегодня приданое невесты укладывали в сундуки и на подводу грузили. Но сама осторожно закоулками стала пробираться к воротам. Еленькин личный телохранитель на глаза девушке не попадался, но она почему-то была уверена, что Огнедар ходит где-то поблизости, и от этой мысли Еленьку каждый раз обдавало жаром.

Воевода и впрямь караулил ее за воротами: видимо, боялся чужих ушей.

– Давай это, – виновато сказал он, – ну, по дороге, что ли, пройдемся. До опушки.

– Ну разве что до опушки, – сурово согласилась Еленька.
Ветер лениво гонял пыль по дороге, закручивая ее водоворотом. Дремотный полдень пригибал вниз головки иван-чая. Шмель, сонно жужжа, пролетел мимо и затерялся среди цветов шиповника у ворот. Еленька шла и сердито молчала: гнев на отца не прошел, но отказать себе в удовлетворении любопытства и послушать, как отец будет перед ней извиняться, она не могла.

– Понимаешь, – продолжил изливать душу отец, – силы у нас были неравны. Загнали нас кремничи к самому Кровавому болоту. Думали мы, что пропадать придется. И Благояра стрелой ранили. В бок. Он уже бредить стал, предков поминать, того и гляди к Роду готов был отправиться. А тут чародей этот.

– Серебряный Лунь? – уточнила нахмурившаяся Еленька.

Она представила в красках Кровавое болото, названное так потому, что вода его была странного красноватого оттенка. Говорят, пользительна была эта вода, но Еленька ни за что бы не согласилась окунуть в нее хоть палец.

– Да, он самый, – чуть понизив голос, сказал воевода.

– А каков он из себя?

– Да не разглядел я толком, Еленюшка, – повинно сказал воевода. – Он в сумерках из тумана выступил. И как через посты прошел, не знаю. Так ведь чародей, – и воевода развел руками. – Волосы седые, длинные, в свете луны блестят, как серебро. И борода до пояса. А голос такой, что прямо за душу берет. А лица не видно. Словно тьмой подернуто. Одни глаза, как уголья, горят.

Еленька поежилась. Даже в этот солнечный полдень жаркого месяца-грозника у нее по спине пробежали мурашки. Она представила отца, загнанного в ловушку у болота с умирающим на руках единственным сыном. Серые обреченные лица воинов, что готовятся принять на заре смерть. Жалость пронзила ее сердце. Еленька осторожно взяла грузную мозолистую руку отца и положила ее себе на плечо. Воевода благодарно обнял и прижал к себе дочь. Они пошли неторопливо прочь от ворот к дальнему пчельнику, стоящему у леса.

– И что он сказал, Серебряный Лунь? – потребовала Еленька продолжения.

– Так я и говорю: соткался он из ниоткуда, чародей этот. И говорит: хочешь, Мечислав Будимирович, я сына твоего от раны смертельной излечу? И помогу одолеть врага твоего? Ну, я, конечно, сначала засомневался. Не хотелось мне с чародеем якшаться. А что ты взамен попросишь, спрашиваю. А тот меня и огорошил: хочу, мол, на дочери твоей меньшой жениться. Все честь по чести.

– И ты сразу согласился? – не в силах сдержать упрек, спросила Еленька.

– Не сразу, – вздохнул воевода.

Еленька, знавшая батюшку, как свои пять пальцев, представила, как воевода долго чесал в затылке, дергал себя за правый ус, потом огорченно кряхтел, как, набычившись, сверлил чародея глазами, но потом тяжело вздохнул и согласился.