– Какой дурак ставит ценности над башкой? Где логический фрагмент?!

– Федерико-Густаво! – прикрикнул старик в шляпе и ударил кулаком по столешнице, в момент разрушив то, за что он так отчаянно боролся, – полка под статуэткой обломалась. На пол с ее середины посыпалась ритуальная декорация. Образец святыни из литьевого камня склонился поперек склоченной рамы с намерением покинуть ее.

Как и большинство мексиканцев, будучи верующим человеком, дон Винсенто не мог допустить преступного отношения к покровителю животных. Все же случай по своим правилам живет, и сейчас он с руки Господа или дьявола подтолкнул фигуру. Страхом ошпаренный, Винсенто пустился к выходу. И не зря. Дешевая реплика, покачиваясь на широком основании, воспарила и опрокинулась, чудом оказавшись в руках мужчины. Винсенто сложил руки под грудного ребенка и обнял символ своей веры, перенеся его в комнату, что за стеной кухни. Вернувшись в легком, свободном теле, старик встал передо мной и доверительно, с налетом счастливой улыбки, произнес:

– Знаешь, Густаво, а я вот сейчас услышал стук пульса. Не нужно тебе узнавать этот стук. Давай-ка ужинать, а перед тем поможешь прибрать здесь? И так тому и быть – первый звонок бесплатно.

Бессильно держа горячие кесадильи, я не отказался от мысли поизучать сожителя. Сейчас братец отца, представить невозможно, казался симпатичнее – не таким испорченным, каким хотел бы быть. Овощевод возился с пуговицей на рукаве, надеясь протащить колесико в узкую, хорошо обработанную оверлоком петлю, притом совершенно не подходящими, коснеющими кистями с остриженной вглубь ногтевой пластиной. В попытке производить серьезное впечатление дон не переставал по-деловому неприступно иногда поглядывать на сидящего через круг столешницы мальчишку. «Хитра затея», – было сказано не мне. Тогда он взял из портсигара (тот каким-то образом всегда оказывался рядом) табачную трубочку и закурил.

– Мне теперь нравится готовить, – досказано Винсенто все тем же ровным голосом. – Адриана великолепно готовила. Я бы не хотел забыть вкус ее блюд.

Это правда. Когда последний раз я гостил на ферме, жена землевладельца крутилась у плиты. Мужик готовил лишь вяленые помидоры.

Недурные закуски закончились, я почувствовал облегчение, оставалось ополоснуться и завалиться спать. Расстегивание манжета привело Винсенто к зеркалу напротив лестницы.

– Совладать с этими пуговицами просто невозможно. Ну-ка, Густаво, будь добр.

Я нехотя встал, на ходу обтер руки о задние карманы и взялся за пуговицы. В зеркале стояли натуры из разных жизней. Один – не взятый измором, сильный, дикий мексиканский вождь земли. Другой – белый ребенок, европеец, продукт бездарной политики и моды. Такое заключение выдаст обо мне дон. Покончив с пуговицами, хозяин дома вернул племянника на кухню, вскоре появившись в майке и шортах. Сменная одежда была не столь уважена, как требовали принципы плантатора, когда дело касалось чужих пыльных тряпок. Неглаженый трикотаж со следом от бельевой веревки. Похожий узор был на занавесках кухонного окна и окон гостиной. Мой разум облегчила мысль, что и в этом доме гладить одежду не придется.

Утренние слуги пробуждения работали на полную ставку. Сквозь еще одну мятую занавеску бесцеремонно врывались стрелы солнца и стон петуха. Одолевая ночной дрем, приоткрытый глаз был готов принять слепоту, но уши не принимали куриный вой. Будильники любого образа – страшное изобретение человечества. К счастью, цыпу глушила энергичная Ребекка Доминго из радио. У солнца конкурентов не так много. Оно вселяет энергию во все живое и неживое. Посмотрите, испанская красная комната преобразилась: стала больше и уютнее, несмотря на абсолютную чуждость. Мама бы всплеснула руками, сбросила защиту с осадненного окна, возрадовавшись доброму утру: