не позволявшая чувствовать себя свободным, принимать

решения без оглядки: а не будет ли за это хуже. Пейзаж

и обитателей нельзя было назвать самостоятельными, за-

вершенными элементами природы; будто неудачливый

прохожий, оказавшись в сырую непогоду на улице, наблю-

дает зыбкий туман, размытые очертания улиц и деревьев,

и такая картина оставляет ощущение чуждое, неприят-

ное, когда и подумать-то о чем-то здоровом и полезном

становится трудно. И так до тех пор, пока не доберешься

до теплого дома и не увидишь свет. Казус неуверенности,

этого сырого, туманного настроения, таков, что, когда

жизнь призывает идти вперед, совершать следующий шаг,

человеку на пути попадается зона «I» и становится его

советчиком. Она шепчет на ухо: а ты сможешь, ведь ты

мал и слаб? Питон неуверенности внушает путнику, что-

бы тот всегда соизмерял, кто он такой и каковы могучие

силы жизни. Эту игру размеров и величин, где путник

оказывается щепкой, жертвой обстоятельств, существом,

не способным брать ответственность за свою жизнь, этот

контраст низшего и всесильного, питон неуверенности

создает, чтобы держать в своей власти любого встречного

на своем пути.

Большие глаза ланей будто говорили, что сами живот-

ные неповинны в том, что они трусливы, в том, что их го-

няют и поедают крокодилы да змеи. Взгляд этих хрупких

животных хотел меня убедить, что лани такими рождены

80

и не вольны менять судьбу, это за пределами их сил, и они

не смеют перечить местному укладу. По сути, лани при-

знавались в своей глупости, покорности и отсутствии же-

лания что-то менять. В юных особях мужского пола я еще

мог разглядеть стремление покорить барьер неуверенно-

сти, но лани-девушки имели такой же взгляд, как все стар-

шее безнадежное поколение.

Из своего свитка я вычеркнул запись о своем первом

впечатлении, где я восхищался кротостью и смирением

этих животных. Куда приведет такая покорность, кроме

как к невежеству и страху? Но, замалевав строки, я зако-

лебался и стал сожалеть, что уничтожил свою прежнюю

мысль; я, что же, не люблю свои дела и запросто уничто-

жаю? Так не стоит, нет, не стоит! Но что вносить в свой

список дальше, я не знал и застрял – ни вперед, ни на-

зад. Я чувствовал, как неуверенность берет меня в свои

объятия и мне не хочется менять и править, без этого спо-

койнее и нет суеты. Душу страшило незнание того, что же

будет потом, и, может статься, все, что у меня сейчас есть,

пребудет со мной, а будут ли хорошие записки в моем

свитке дальше и встречу ли я что-нибудь стоящее описа-

ния? Ничего не понятно, мрак, неизвестность!..

«И где этот вездесущий динамик? Хоть какое-нибудь

объяснение», – зашевелилась моя угнетенная мысль. Я

висел, привязанный к стволу, да тут еще сумерки: надо ли

искать что-то еще, а может, лучше снова заснуть?

– Вставай! – загремело снизу, и я обрадовался: дина-

мик тут как тут!

Но внизу поджидал охранник, его всегда безразличное

лицо сейчас выражало недовольство.

81

– В задании значится среда… – парировал я.

– Спускайся немедленно! – негодовал страж. – Мо-

жешь не успеть, даже если начнешь прямо сейчас.

Я выхватил из-за пазухи бумажку и впился глазами в

строчки. Боже мой, три гектара с фитингами, крестовы-

ми трубками да еще спецсооружение, которое могло ока-

заться чем угодно. В первой зоне спецсооружение напо-

минало железнодорожный вагон с тьмой-тьмущей трубок

внутри, но тогда в задании не стояло с ним разбираться,

теперь же вот оно.

– Переоценил себя, теперь нагоняй ночами, – зло-

радствовал охранник.

Я сам избрал эту эпопею постижения джунглей

и не должен был роптать, даже теперь, в ситуации

провокационной.

– Трубы и спецсооружения – это единственное, что