Но гнев и слёзы не текли.

Она молчала, словно в омуте

Тонули мысли, как огни.

– Вы… вы не сможете… – тихо, глухо.

– Ты недооценила власть.

– Вы… не убьёте…

– Ха! Зачем же?

Достаточно – сломить, продать.

Встаёт. Шаги. Остановился.

Взглянул на дочь и вдруг замолк.

– Я всё сказал. Теперь молись,

Чтоб этот бред в тебе замолк.

И дверь захлопнулась, и стены

Смкнулись тьмой, как в клетке век.

И слуги, будто тени, с венами

Ушли, не слыша этот скрежет.

Она одна. Как птица в клетке.

Как тот рассвет, что не взошёл.

В её руке – платок из шёлка,

А в сердце – пепел прошлых слов.

Но где-то там, в ночи далёкой,

Уже Андрей письмо читал.

И в этот миг его надежда

Разбилась в пыль. Разбилась в прах.

Андрей стоял, не шевелясь,

В руке сжимая тонкий лист.

Сквозь тусклый свет в ночи пустой

Блистала резкая печать.

Он медлил. Сердце билось глухо,

Как отголосок давних грёз.

Он ждал. Как будто там, за словом,

Ещё есть смысл, ещё есть мост.

Но вот строка – как пламя злое:

"Ты был мне мил, но всё прошло…

(Но если сможешь, разгадать –

В огне есть слово, что зашито,

Оно расскажет правду вспять.)"

Его рука вдруг задрожала.

Не боль, не гнев – немой удар.

Как будто в сердце полыхало,

Но лишь от холода, не жар.

Он перечёл. И снова, снова.

Слова, как нож, входили в плоть.

Но что сильнее – ложь иль правда?

Что в этих строчках? Грёза? Зло?

– Нет… это бред… это насмешка,