И голос твёрдый, непокорный

Резал, как сталь, холодный звук,

Волненьем ярким, дерзким, гордым.

– Вы думали, что я смирюсь?

Что молча в омут прыгну страха?

Что в сердце пламя заглушу,

Что счастье выжгу, словно прах?

Но нет! – в её словах звучало

И гнев, и боль, и сладкий жар.

И Андрей, что лишь молчал,

Почувствовал: она жива!

– Я не игрушка, не сокровище,

Не тихий дар на чей-то стол!

И если сердце мне не ровня,

То я сожгу весь этот дом!

Но князь смеётся, злобно, хрипло,

Как буря в час ночных ветров.

– Смешно! Княжна, твоя попытка

Сломать закон? Любовь? Что вздор!

– Ты выйдешь замуж, как пристало,

Как Туровы всегда идут!

Не смей, не смей, дитя, не плакать,

Сломлю упрямый этот дух!

И он шагнул, но вдруг, внезапно,

Как молния, как всплеск огня,

Андрей вперёд шагнул отважно,

Как бык на остриё копья.

– Не не трогайте её, князь Туров,

Я не боюсь, я не слуга.

Вы правы, я – всего лишь порох,

Но вспыхнет порох иногда.

– Пустые речи! – князь лишь фыркнул,

Но в нём мелькнуло что-то вдруг.

Не страх, не дрожь, но легкий вихрь

Немого бешенства, разлук.

– Ублюдок! Ты! – и следом плеть

Хлестнула воздух, разрезая.

Но Радин, твёрдый, как скала,

Лишь молча, гордо улыбался.

– Судьба смеётся над людьми,

Как вы сейчас, но всё же, знайте:

Вы можете сломить, убить,

Но сердце моего не взять вам.

– Княжна! – отец гаркнул, как гром,

Но в ней – как будто час настал.

Глаза её в ночи пылали,

Как вольной птицы звездопад.

– Отец… – но голос твёрд, как сталь.

– Вы думали, что я боюсь?

Вы думали, что сердце – клетка,

Где ваша воля лишь закон?

– Я не сдадусь.

И тишина.

Лишь дальний звон часов уснувших,

Лишь ветер, бьющий по ветвям,

Лишь ночь, безмолвная и грустная,

Решает их судьбу сейчас.

Но князь молчал. В глазах его

Вдруг вспыхнул лед, и ночь вдруг сжалась.

– Не ты решаешь, чьё лицо

Ты будешь видеть в день венчанья.

– Мы уезжаем. Здесь и ныне.

А ты, щенок, запомни слово:

Ты – прах, ты – грязь, и в этом мире

Княжна тебе не станет кровом.

И в этот миг, как будто в плен

Сквозь цепь из рук слуг крепких, страшных,

Княжну ведут, и крик небес

Гремит в груди её отважной.

– Андрей! – лишь выдох, лишь мольба,

Лишь дрожь руки, что рвётся к свету.

Но ночь уже смыкает мглу.

Судьба сломала силу лет.

А он стоял. Один. Немой.

Лишь в сердце гул, лишь в жилах пламя.

Но он поклялся: "Я вернусь.

Любовь не гаснет. Не отстанет."

Андрей стоял, сжимая кулаки,

Сквозь темноту, сквозь ночь безбрежную.

В груди металась боль и гнев реки,

Как буря, бешеная, нежная.

Княжну увозят… Шаги гремят.

Летят колёса. Дверь закрыта.

Как в клетке птица, чей полёт распят,

Чья песнь в ночи уже забыта.

Но нет! Он ринулся вперёд,

Взметнулся ветер за плечами,

Как будто вечность его ждёт,

Как будто рок горит свечами.

Он мчался вскачь – сквозь тьму, сквозь даль,

Сквозь улиц сонные узоры,

Как будто воля, как печаль,

Как будто сердце – само шпоры.

Но вот, вдали – подъездный двор,

В окне горят дрожащие свечи,

И тени тают, звук затёрт,

И ночь стоит, как час пред вечностью.

Он знал – она там, в тишине,

В холодных стенах гордой клетки.

Он знал – без света, без огней

Она глядит в ночные ветки.

Как ей теперь? Как боль сдержать?

Как запереться в этом доме,

Где судьбы вырванная нить

Лежит у ног в пустой истоме?

Но он не дрогнет. Нет! Не ждать!

Её не бросит в мёртвом страхе!

Он шёпот ветра услыхал

И сам стал эхом этой бури.

Он был не глуп – влететь туда

Как вор, как безрассудный рыцарь?

Нет, план иной – лишь холод, тьма,

Лишь выдержка, и сердце, бьющееся птицей.

Он знал, что ночь откроет путь,

Что двери крепче лишь от грома,

Но есть пути, где мрак – как суть,

Где тень становится укором.

Он двинулся. И вот – окно.

Сквозь тонкий свет мерцают тени.