Смял тонкий лист и бросил в пламя.

– К чему, дитя, твои неволи?

Забудь его. Оставь страданья.

– Но, батюшка… —

– Ни слова больше!

Ты – Турова! Ты знать должна,

Что сердце – глупость, что дороже

Всегда лишь долг, а не мечта!

Её дыханье оборвалось,

Но князь не дрогнул, не смягчился,

В его лице застыла ярость,

Как ледяной дворцовый шпиль.

– Ты выйдешь замуж, как пристало,

Ты не раба своим мечтам!

А завтра князь Сомов с визитом,

Чтоб закрепить судьбы устав.

Он вышел, звонко хлопнув дверью,

И тишина, как зимний лёд,

Замкнула девушку в оковах

Тех стен, где счастье не живёт.

Но что же сердце? В нём бурлило

Огнём, тревогой, дерзким светом.

Как будто крик её души

Рвал ночь в немом ответе.

И пусть разрушены мечты,

Пусть мир отныне ей не светел,

Но что бы ни случилось завтра —

Она ему напишет… Встретьте.

Под гул старинных башенных часов,

Под темноту холодной ночи,

Она дрожащей, тонкой строчкой

Ему писала вновь и вновь:

"Коль вам, мой друг, увы, не мило,

Что сердце рвётся сквозь запрет,

То жду в саду, когда уныло

Зажжётся месяц в небе лет…"

Запечатав пергамент нежно,

Гонца надёжного звала.

"К нему! Лишь он меня услышит!

Лишь он ответит! Лишь он… да?"

А где-то там, в тоске, в сомненьи,

Сквозь сон тревожный и огни,

Один мужчина, взгляд небрежный,

Читал её письмо в ночи.

И этот звук, как зов любви,

Как ветра дальнего движенье,

Пронёсся тихо, но навек

Стал призрачным огнём в мгновенье.

Андрей читал. Листок дрожал,

Как будто трепетала рука,

Что вывела слова в ночи,

Внезапно рвавшиеся в крик.

"Зажжётся месяц в небе лет…"

Он повторил, как заклинанье.

В глазах сверкнул немой ответ,

В груди звучало лишь желанье.

Он сжал письмо. В саду, в ночи…

Быть может, это глупый вызов?

Быть может, это миражи?

Иль чувство, скрытое под слизью?

Но нет. Он знал, что этот час

Решает больше, чем слова.

Что если дрогнет, не пойдёт —

Забудет свет её лица.

И он пошёл. Княжны сады

Окутал мрак и шёпот листьев,

И тонкий свет холодной мглы

Ложился мягко на аллеи.

Она ждала. Платок в руках,

Дыханье пряча, слушала шаги,

И сердце билось так, что страх

Сливался с трепетом любви.

– Вы здесь… – она шепнула тихо.

– И вы… – Андрей шагнул, не дрогнув.

И миг замерз, и тени вихрем

Сплелись в ночи, как звук без слов.

Они стояли. Так внезапно,

Так хрупко, тонко, в этот миг,

Где грозно меркли стены статны,

Где мир вдруг сделался иным.

– Мне не позволено, Андрей,

Мне запрещён и взгляд, и встреча…

Но как мне быть? Ведь жизнь – не речь,

Что можно вычеркнуть беспечно.

Он взял её ладонь в свои,

Как тёплый свет, как сердце в стуке.

– Княжна, я сжёг бы эти дни,

Где нас сковали ложь и скука.

– Ах, если б знали, если б ведали…

Отец, мой долг, мой… этот плен…

Всё – как капкан, где нет доверия,

Где каждый шаг – чужой удел.

– Бежим… – Андрей шепнул, сжимая

Её ладонь в ночной тиши.

Она вздохнула, чуть рыдая:

– О, если б так, но, увы…

Но нет! Уже шаги вдали!

Как будто рок, как будто клики.

– Кто здесь? – чей голос, груб и злой

Раздался в сумрачной ночи.

Отец! Как гром его фигура

В ночи застыв, скрестила взгляд.

Княжна молчит, бела, как буря,

И мир на миг уходит вспять.

– Княжна, домой. А вы, сударь,

С дороги вон! Здесь нету встреч.

Она – моя, а вы… лишь тень.

И мрак раздался. Рухнул вечер.

Как будто буря заглушила

Любви нечаянную речь,

Что вдруг безжалостно разбили.

Андрей молчал. В последний раз

Он глянул в тёмные глаза.

И всё, что было, всё, что есть —

Как сон, как пепел… в этот час.

Но что за искры в этот миг

В её глазах вдруг пробежали?

Как будто гаснущий родник

Последней силой в ночь взрыдался.

Княжна шагнула – не назад,

Не к дому, к свету ложных правил,

А к нему, к Радину, в азарт,

Что ночь и бурю обвенчали.

– Нет! – крикнула она к отцу,