И там она – в платке, бледно,

Как в буре месяц, в отражении.

Он знаками – стук лёгкий в раму.

Она вздрогнула… Сердце вспыхнуло.

Шагнула к свету, взглядом странным

Вглядевшись в тьму, в чужую вихрь.

– Андрей?! – губы не посмели

Сказать, но взгляд был полон слов.

И в этом шёпоте вечернем

Горело больше, чем любовь.

Он знал: не сбежит, не рванётся.

Но если шанс – малейший миг,

Она пойдёт, сквозь стены, сон свой,

Сквозь страх, что в сердце заглушит крик.

Но вдруг… шаги.

Гремит замок.

Скрипит безжалостная дверь.

И тень отца, как древний рок,

Накрыла вспыхнувшую веру.

Глава 3. Разлука и обман

Огонь в камине догорал,

Тени скользили по портьерам,

А за стеной тяжёлый шаг

Звучал, как эхо мрачной веры.

Князь Туров встал. Глаза сверкнули,

Молчанье, выдержка, устав.

И лишь один его движением

Сломал всю лёгкость прошлых фраз.

– Ты, дочь моя, не станешь пленной

Своей глупейшей, детской страсти!

Тяжёлый голос, ледяной,

Как острый нож, рассёк всю ласку.

– Ты – Турова, и твой удел

Не в бегстве глупом в ночь пустую,

Не в слезной нищенской судьбе,

А в браке, честном и разумном.

Она стояла. Снег на сердце,

Платок в руках, что дрожь таит.

Но в гордой стати, в резком свете

Глаза, как лёд, всё ж не молчат.

– Отец… – но голос слишком слаб,

Но взгляд – упрямый, неизменный.

– Я не раба… я не товар…

И сердце мне не покупаемо.

Князь молча подошёл к столу,

Взглянул на стопку пожелтевших

Писем, и вдруг с усмешкой резкой

В ладонь сжал тонкий почерк нежный.

– Ах да… письмо! – вдруг усмехнулся.

– Какой же милый, славный жест.

Он думает, что ты так рвёшься

Туда, где голод и протест?

Она вздохнула. Снова крик

Рождался в сердце, бился ветром.

Но князь уже перо поднял

И резко вывел фразу светом.

"Ты был мне мил, но всё прошло…

(Но если сможешь, разгадать –

В огне есть слово, что зашито,

Оно расскажет правду вспять.)"

Склонился он. Черкнул печатью.

Прочёл. Усмехнулся слегка.

– Теперь он бросит этот плач твой,

Как бросит ветер тростника.

Она шагнула – в глазах боль.

– Нет! Не пиши! Я не согласна!

Но князь стоял, спокоен, строг,

В его чертах лишь ледяная ясность.

– Ты хочешь жить, как нищенка,

Без имени, без крова, чести?

– Я хочу жить! Не по уставу!

А сердцем, что горит мне песней!

Но он лишь руку протянул

И перед ней письмо расправил.

– Вот выбор твой. Либо письмо,

Либо позор семьи, скандалы.

– Ты выйдешь замуж. Князь Сомов

Уже помолвку завтра ждёт.

– Нет… нет! – но голос уж дрожал,

Как от ветров ночной восход.

Она взглянула. И печать,

Как черный след чужого рока,

Лежала тонко на листе,

Где лгала каждая черта.

Но князь поднял письмо к слуге.

– Отправить немедленно. Вон!

И дверь закрылась. Как за веком.

Как за потерянным огнём.

Она застыла. Взор пустой

Скользил по свету, по портьерам,

Как будто мир её живой

Сгорел в огне неосторожном.

Письмо ушло. В холодном зале

Остался рок, как вечный суд.

И в этой тишине усталой

Не слышно сердца – только гул.

Князь Туров гордо улыбнулся,

Как волк, что жертву приручил.

– Ты не ребёнок. Ты поклонишься

Судьбе, что род твой заслужил.

– Сомов богат, влиятель, честен,

– Он говорил, неспешно меряя зал.

– Он обеспечит дом и место,

Где ты не будешь знать ни зла, ни зла.

– Но я не стану! – взвыла буря,

И вдруг княжна сорвалась с места.

– Я не раба! Я не кукла!

Я не возьму чужое место!

Но князь не двинулся ни разу.

Лишь на мгновенье в тонких губах

Сверкнула тень немого смеха,

Как будто он сказал: "Пора…"

– О, глупый жар, что сгинет в прах!

Он сел, налил себе бокал.

– Ты скажешь "да", мой милый ангел,

Ты скажешь "да", иначе крах.

– Ты знаешь, как легко мне сломить

Того, кто честь свою доверил?

Ему – гонение, позор,

А ты пойдёшь под венценосным светом.

Она молчала. Губы дрогнули,