Да, это не девушка кричала – Зомбо и раньше сомневался, слишком звонкий и тонкий какой-то голосок, – а ребёнок. Горький призыв о помощи без всякой надежды на помощь. Про этот чёртов колледж знали все наши мужики, кто брал город. Там как раз на втором этаже, на кафедре гинекологии с началом СВО прописались чёрные трансплантологи. Бандеровцы со всех окрестностей свозили к ним русских детей – ловили, отнимали, крали и везли их сюда. Одни нелюди продавали другим конченым нелюдям наших детей за деньги. Понятно, что они с детишками делали, думать обо всём этом не хотелось. Чёрные трансплантологи давно, ещё до начала штурма убрались из колледжа и города, а вот дети… Что-то такое, неизвестное науке, но безусловно существующее выходило из них перед смертью. Дети переживали невообразимый ужас и муки, и атмосфера пропитывалась ими, как бинт кровью. И вот на эти страдания, словно мухи на труп, слетались инфернальные сущности, путь которым, очевидно, был открыт колдуном Волной и его приспешниками.

Именно там, на втором этаже колледжа теперь и трепыхался синий огонёк – дёрнется и погаснет, пройдёт двадцать пять секунд и снова он тут как тут. Неужели там могли оставаться дети? – задавался вопросом Зомбо. – Может ли такое быть, что там дети и им страшно, больно? Зомбо просто не мог игнорировать такой сигнал, совесть бы ему этого не позволила, он бы себе никогда ничего подобного не простил. Собравшись, пригнувшись, короткими перебежками, как учили, словно он шёл на штурм, Зомбо к разбитому, раскуроченному входу, больше напоминавшему дыру пасти, пробитую железным кулаком артиллерийского снаряда, закопчённую и ведущую в вечную полночь.

Стоило Зомбо оказаться внутри колледжа, как крики смолкли. Зомбо старался не шуметь, хотя понимал, что, наверняка, о том, что он здесь уже знали и ждали его. Наступившая тишина настораживала его больше, чем крики. Но как тут идти тихо, когда стены давят тишиной, а под подошвами ботинок хрустит кирпич и стекло. Чем дальше от входа он шёл, тем темнее становилось, вскоре он уже ничего не мог различить – ни по бокам, ни под ногами. Как он этого не хотел, но пришлось включить фонарь, прикреплённый на ствол автомата, чем недвусмысленно обозначил своё присутствие. Теперь играть в прятки не имело никакого смысла. Добравшись до лестницы на второй этаж, Зомбо перешёл на форсажный режим – как мог быстро взлетел по ступеням, преодолев два лестничных пролёта, и дальше бегом, туда, откуда его просили о помощи. Зомбо действовал больше интуитивно, чем осмысленно, а может быть, его вели, но он не заблудился в коридорах колледжа, а попал именно туда, куда и хотел, или – куда кто-то хотел, чтобы он попал.

Зомбо стоял в дверях большого, странно пустого, голого, голодного до гостей зала. Луч его фонаря, пробежав по плиткам пола до противоположного конца, выхватил из тьмы будто висящее в воздухе необыкновенно большое белое лицо грудного ребёнка. Вспышка – синяя, яркая, короткая. Глаза Зомбо на мгновение ослепли, а когда зрение вернулось, он увидел, что это за младенчик. Огонь вспыхнул и погас, а затухающее свечение осталось, и это свечение шло изнутри жирной личинки – туловища, на плоском конце которого, обращённого на Зомбо, светилось подобие детского личика. Обман зрения, мимикрия хищника. Такими эффектами многие насекомые обозначали свой вид: маскировались под детали окружающей среды, приманивали к себе добычу, предупреждали о опасности. Паук Крестовик и другие его собратья, похожие на листья, капли росы, лепестки цветов; бабочка Мёртвая Голова; мухи, маскирующиеся под ос. Вот и Зомбо встретился с чем-то подобным, пользующимся биологическим гримом, но только из другого мира. Тело личинки с рисунком лица младенца удерживалось в воздухе восемью изогнутыми галочками, серыми лапками саранчи – по четыре с каждой стороны тельца, – опорой для которых служили кисти человеческих рук.