– Мы хотим, чтобы вы передали своему правительству, что русский народ не будет терпеть такого отношения к себе! – выпалил усатый.

Судя по всему, на этом его пыл иссяк. Ища поддержки, он посмотрел на своего дружка так, как смотрят дети, которые ждут подсказки, когда забывают какой-то стишок. Но дружок молчал. Он с затаённым страхом смотрел на посла.

– Вынужден откланяться, и заверяю вас, что донесу ваши пожелания до тех, кому они адресованы, – обещал с сарказмом Бьюкенен, вконец успокоившись. Ну, конечно, он снова встретил на своём пути обычных болтунов, у которых дальше слов дела не идут. Таких в России превеликое множество. Они обсуждают думу, царя, старца, пристроившегося при царице, строят планы того, как бы сами поступили, будь у них возможность на что-то влиять, а потом напиваются и расходятся по домам до следующего вечера.

Полина все глаза проглядела, стоя за крайним двором. Прикрываясь забором от шастающих по улице людей, она ждала Саву.

Надвигались холода. Ветер и дожди лишили деревьев последней листвы, а первые морозы сделали траву бурой. По утрам лужи уже покрывались ледком, а над избами появлялся дымок. Самые мерзлячие да хворые уже топили печи.

Полина до сих пор не могла понять, что привело её за околицу. Ноги сами шли, местами по щиколотку утопая в грязи. Башмачки вмиг промокли, и ногам было холодно. Однако время поджимало. Нет, в мыслях она уже конечно оправданье разговору с Савой нашла. Нужно было как-то с Грунькой решать, иначе окаянная подведёт под монастырь обоих. На самом деле, хотелось наглядеться на его лицо, глаза и губы. Даст бог подержаться за руки и попытаться вдохнуть этот терпкий и такой родной запах…

«А если оттолкнёт? – подумала вдруг Полина со страхом. – Что, если всё это баловство было, и не нравлюсь я ему вовсе? Залез под подол из любопытства да по привычке. В деревне о Саве слухи самые разные ходят. Говорят, многие мужики на него зуб имеют за подозрения. Нет, не может быть! – возразила она себе. – Ведь от самого сердца слова его шли, что любит…»

– Полина, никак ты?!

Голос Савы испугал и она вздрогнула. Хоть и ждала, никак не ожидала, что он со спины зайдёт.

Полина вскрикнула и бросилась прочь. Она сама не поняла, как понесли ноги. Подошвы скользили, а каблучки при этом, хоть и невысокие, создавали массу неудобств.

«Дура! Дура! Дура!» – стучало в висках.

Неожиданно его руки легли ей на плечи.

– Да погоди ты! – осадил её Сава.

В тот момент забор кончился, Полина выбежала из-за угла и открылась всей улице.

– Отпусти, люди смотрят! – взмолилась Полина.

– Ну и пущай смотрят! – выпалил он, однако руки убрал.

Полина посмотрела по сторонам. Никого.

Она развернулась, сделала лицо серьёзным.

– Вы вот меня снасильничали, Иван Порфирьевич, а Грунька прознала! – выпалила Полина в сердцах, одновременно ловя себя на мысли о нелепости высказанной претензии. Она вроде как теперь только из-за этого обижена, а вовсе не из-за того, что случилось всё против её воли.

– Да что ты такое говоришь, Полина Андреевна?! – изумился Сава. – Да разве можно так? А разве сама не хотела?

– Зараза ты, Сава! – проговорила Полина. При этом, она испытала жар, словно внутри неё кто-то топку открыл.

– Ты чего, Полина Андреевна, словно девка, краской заливаешься? – спросил насмешливо Сава, и Полина лишилась дара речи. Как, оказывается, она по нему стосковалась! А какой у него голос проникновенный и тёплый…

– Ничего я… – Она не договорила.

Лицо у Савы было всё в царапинах и заживающих ссадинах. Уж сколько времени прошло, как они с Петром Ильичом за шишкой съездили, а до сих пор следы оставались. Знала она, как мужики с колотушкой от медведя с горы бежали. И смех и грех. Пётр Ильич их вповалку на телеге привёз, и по домам раздавал бабам, а в утешение по пятьдесят копеек отвалил. Вину за собой чувствовал, что не образумил их.