– Ты выглядишь, будто призрака увидел, – голос Димы вырвал его из мыслей. Настоящий Дима, не воображаемый, стоял рядом, прислонившись к колонне. Его растрёпанные волосы торчали во все стороны, а ухмылка была такой же кривой, как всегда. В руках он держал планшет, на экране которого мелькали строчки кода – его вечное занятие.

– Может, и увидел, – ответил Михаил, пытаясь улыбнуться, но губы дрогнули. Он хотел рассказать – о письме, о тени, о дроне, – но слова застряли в горле.

– Опять твои архивные сказки? – Дима прищурился, но в глазах его мелькнула тревога. – Ты вчера весь вечер молчал, как рыба. Что там нашёл? Пыль или сокровища?

Михаил открыл рот, но замялся. Дима был его другом – единственным, кто понимал его тягу к вопросам, которые никто не задавал. Но что, если правда опасна? Что, если «Газ» уже следит? Он вспомнил фигуру в коридоре – чёрную, неподвижную, с маской вместо лица – и почувствовал, как холод пробежал по спине.

– Ничего особенного, – соврал он, опуская взгляд. – Просто старые схемы.

– Схемы? – Дима хмыкнул, но не отстал. – Ты врёшь, Миш. У тебя лицо, как у человека, который спрятал бомбу.

Михаил сглотнул. Дима был прав – он всегда видел его насквозь. Но бомба была не в его руках, а в его голове, и она тикала, отсчитывая время до того, как «Газ» найдёт его. Он оглянулся, ища глазами что-то подозрительное – дрон, маску, тень. Ничего. Только студенты, спешащие на лекции, и гул голосов, казавшийся ему теперь фальшивым, как запись, наложенная на пустоту.

– Ты помнишь наш спор вчера? – спросил он вдруг, глядя на Диму. – О том, что «Газ» следит за всем?

Дима нахмурился, потирая подбородок. Его ухмылка исчезла, сменившись чем-то странным – неуверенностью, которой Михаил раньше не видел.

– Спор? – переспросил он. – Вчера? Я… не помню. Мы говорили о коде, кажется. Или нет?

Михаил замер. Вчера вечером они спорили – жарко, до хрипоты, о том, как «Газ» контролирует их жизни. Дима смеялся, называя его параноиком, а потом бросил подушку через комнату. Это было ясно, как солнечный свет в памяти Михаила. Но теперь Дима смотрел на него пустыми глазами, и в этом взгляде была трещина – маленькая, но заметная.

– Ты шутишь, – сказал Михаил, но голос его дрогнул.

– Нет, – Дима пожал плечами, и его улыбка вернулась, но была натянутой. – Может, ты мне приснился, философ.

Михаил отвернулся, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Это не шутка. Это было начало – первые признаки того, о чём предупреждало письмо. «Газ» стирал не только прошлое, но и настоящее, кусок за куском. Он вспомнил строки: «Память – твоя сила». Но что, если её отнимают у тех, кто рядом? Что, если Дима забудет его?

Теперь, глядя на друга, он понял: тревога, растущая в нём, была не просто страхом за себя. Это была тревога за всех, кого он знал. Михаил сжал письмо в кармане и пошёл вперёд, не оглядываясь. Но тень, оставшаяся в архиве, уже тянулась за ним – невидимая, но близкая.

Михаил шёл через толпу, но чувствовал себя так, будто идёт по краю пропасти. Студенты вокруг него смеялись, переговаривались, листали планшеты – обычная суета кампуса, знакомая, как дыхание. Но теперь она казалась ему маской, натянутой на пустоту. Он смотрел на их лица – молодые, беззаботные, с глазами, блестящими от света экранов, – и видел в них отражение того, что могло ждать его самого. Пустота. Улыбки без памяти. Жизнь, переписанная чужой рукой. Письмо в кармане жгло, напоминая, что он уже не один из них. Или ещё не один из них.

Дима догнал его, шагая рядом с той лёгкостью, которая всегда раздражала и успокаивала Михаила одновременно. Его планшет был зажат под мышкой, а пальцы выбивали ритм на невидимой клавиатуре – привычка, от которой он не избавился даже после трёх лет в академии.