Потянулись томительные дни ожидания. На третий день несколько ребят, из написавших вместе с Сашей заявления, получили повестки с указанием распределения. На следующий день им нужно было явиться в сельсовет, и оттуда в областной военкомат.

Попрощаться пришли все одноклассники. Тамаре Леонидовне они решили не говорить, посчитав, что ей будет очень тяжело. Все обнимались, родители призванных плакали, ребята бодрились, поддерживали друг друга, пытались казаться спокойными и уверенными, но в их глазах то и дело мелькала тревога. Им, и тем, кто уезжал, и тем, кто пока еще оставался, становилось понятно, что все, о чем они говорили, реальность, и от них уже ничего не зависит.

Возвращаясь домой, недалеко от сельсовета, Саша столкнулся с Семеном Петровичем, председателем колхоза.

– Саша привет, как вы поживаете? – поинтересовался тот. – От отца или от брата весточка есть какая?

– Здравствуйте, Семен Петрович, нормально, нормально поживаем. Нет, весточек нет еще, рано. Они еще может и не на фронте, хотя мать, конечно, переживает, каждый день ждет- ответил Саша.

– Слушай, Саша, хорошо, что ты мне попался, тут такое дело- как бы извиняясь, сказал председатель – Сегодня утром на тебя повестку принесли.

– Вот и хорошо, вот и решилось.

– Как хорошо? – недоуменно спросил Семен Петрович. – У вас в семье двоих-то уже забрали, я могу попробовать в бронь тебя поставить, работы в колхозе-то много, бабы-то всю не осилят…

– Семен Петрович, не надо никакой брони, я сам заявление подал, добровольно. Как и все наши ребята.

Председатель посмотрел на Сашу непонимающим взглядом, как будто пытаясь осознать смысл сказанных слов, закачал головой и ответил.

– Ну да, ну да, молодцы комсомольцы, молодцы. Ладно, зайди тогда, забери.

Они попрощались, и Саша, получив повестку, пошел домой. Следующим утром ему нужно было явиться в сельсовет. Саша понимал, что времени осталось немного, всего лишь этот один день и нужно успеть сделать все, попрощаться со всеми, кого он любил и кто был для него дорог.

Он почувствовал какую-то внутреннюю тоску, ощущение того, что он расстается со всем и со всеми, понятными и близкими, и расстается, возможно, навсегда. Это чувство горечи захватило его полностью, при том, что сожаления о принятом решении и страха не было, лишь глубочайшая тоска от предстоящей разлуки.

Он шел по улице, по которой он ходил бесконечное количество раз, обычно не замечая деталей, сейчас же он пытался вглядеться во все что видел, цепляясь глазами за каждую мелочь, как будто хотел запечатлеть это все в своей памяти и унести с собой или же частью себя остаться здесь, провести незримую нить между тем, где он будет и этим родным для него местом.

Не осознавая того, он пришел к дому учительницы. Саша остановился у калитки, понимая, какое же это было счастье входить в этот небольшой и ничем особенно неприметный дом с выкрашенными зеленой краской стенами, и знать, что в нем тебе всегда рады. Он положил руки на калитку, предчувствуя как она заскрипит, если он ее распахнет, постоял, но так и не решился зайти. Мысленно он попрощался с Тамарой Леонидовной, понимая, что может расстроить ее если войдет и направился дальше. Он подошел к школе, во дворе которой, не было ни души. Солнечный свет и тишина заполняли все пространство перед зданием, стоящим, как будто в ожидании, когда начнется новый учебный год, и шумные первоклассники побегут по коридорам и вновь здесь будет кипеть полноценная жизнь. Саша посидел несколько минут на ступенях перед входом, затем встал, подошел к двери, взялся за ручку, будто собираясь открыть ее, постоял еще минуту прощаясь, развернулся и пошел прочь.