Нет нужды говорить, что вследствие подобной пытки знатные китайские дамы уже не могли ходить, и передвигаться на руках у слуг стало приметой высокой утонченности.

Не то удивительно, что родовитые семейства покорились вихрю инквизиторской моды. Простолюдины также принялись бинтовать девочкам ноги, и страдалицам приходилось работать в поле, ползая на четвереньках, для чего им привязывали к коленям кожаные подушечки.

И даже теперь, в наш век, обычай этот не искоренен до конца. В английском журнале мне довелось читать, что европейские дамы, жившие в Пекине или Шанхае, основали «Общество Естественных Ног» и составили записку к императору, призывая его отменить варварский обычай. До владыки Китая документ этот не дошел, а сердобольные дамы получили канцелярский ответ в том смысле, что принуждать к сему никого не принуждают, однако обычаи Поднебесной столь отличны от нравов иных стран, что не дело чужаков вмешиваться в утвержденные веками порядки.

Однако же в последние годы «маленькая ножка» понемногу превращается в редкую диковину – особенно при новом дворе. Женихи, как пишет другой журнал, стараются выбрать себе невесту с «натуральными» ногами. Да что там – в моду вошли ботиночки, не только не подчеркивающие, но даже всячески скрывающие уродство.

«Экое варварство!» – готов воскликнуть всякий европеец, узнав о «ножке китайской Сандрильоны». Однако и мы не без греха – уместно вспомнить о перчатках для девочек, которые призваны были, из ночи в ночь немилосердно стискивая пальцы, удерживая их малыми крючочками, сообщать своею формой ногтям и самим пальцам изящную заостренность. Благодарение Богу, эти инструменты остались забытой приметой старшего поколения.

Более не скажу ни слова о мучениях, которые вынуждены претерпевать наши дамы и девицы, ибо сие есть предмет, не подлежащий разговору.

Хорошего дня Вам, милый друг мой Лизанька!

Путь мой противу желания не столь прям, чтобы представить совершенную линию между мною и Вами, той, к кому всякий час стремится душа моя. Стоило принять в намерение неотклоненный путь к Байкалу, дабы мне, переправившись на другой берег, оказаться на Сибирском тракте, как нужда, знакомая всякому, кто служит по казенному ведомству, увлекла меня в сторону на добрых семь сотен верст с тем, чтобы эдаким Чичиковым промчаться по Кяхте, унося с собою предостережение: «Вы, батюшка, только чаерезам не попадитесь под руку», каковыми словами напутствовал меня здешний градоначальник по окончании моего поручения к нему.

Право, мысль моя скачет паяцем, исполнившись впечатлений и знаний, и оттого рассказ мой сегодняшний, боюсь, выйдет суматошливый. И про чаерезов надо сперва как будто… Ан нет, про причащение воробья поскорее… Тут же норовит занять место фельдфебельский чай, потесняемый чаем рогожским. Но будет пустых обещаний! Теперь же прыгну мыслию в Москву (ах, когда бы и телом!), а оттуда уж вернусь на сибирскую дорогу.

Вы, поди, Лизанька, и не задумываетесь, посылая Аришу к Перлову5, какой чай у Вашего семейства будет сегодня на столе – кяхтинский или кантонский. Однако же истинный водохлеб, из тех, кто в один присест умеет употребить тридцать стаканов, нипочем не возьмет в лавке кантонского чаю, ибо тот, плывя морем из Китая, «напитывается вредной морской влагою и уже аромату того не имеет» – так я записал некогда со слов одного извозчика, который потешил меня еще таким exitus6 – «Каждый день Богу молюсь за того, кто китайскую травку выдумал». Кяхтинский же чай, приезжая к нам через сухую и знойную пустыню Гоби, по мнению профессоров чайной науки к своим достоинствам немало добирает. Кяхтинским он прозван оттого, что как раз в этом городе и начинается путь неисчислимых цыбиков