Я влюбилась, как кошка, такого со мной еще не бывало. С первого взгляда поняла – это мое, это то, что всю жизнь искала, это моя планида. Ах, Алешка, погубительница, подстрекательница, к краю бездны подвела и заботливо подтолкнула в спину. Легонько, чуть-чуть, и уже падая, я готова была ей руки целовать – такое это было счастье.

Только чего уж теперь об этом, былого не вернешь, а локти кусать – никчемное дело. Да и недостойное. А я все честь свою берегу, никак не отучусь.

Я и на суде сама себя защищать буду, если дело дойдет до суда. Тогда уж придется все выложить до конца. Правду, одну правду и ничего, кроме правды. И покороче, без подробностей, неча тешить праздно развешенные уши.

Стало быть, так: в официальной версии случившееся будет выглядеть примерно как в киносценарии – диалоги, монологи и короткие ремарки, поясняющие происходящее, содержащие характеристику места действия, внешности и особенностей поведения персонажей. И даже более того: в целях ускорения и дальнейшего упрощения изложения вполне можно обойтись без прямой речи, одними ремарками.

Итак, место действия. Заштатная редакция малоизвестного журнала, маленькая тесная комната, кучно сдвинутые столы обсижены, как мухами, раздраженно жужжащими сотрудниками. Здесь каждый сам по себе, но боковым зрением все видит, краем уха все слышит и на всякий случай все запоминает, как разведчик в тылу врага. Напротив единственной двери, в узком простенке между окнами висит большое зеркало, назначение которого – показать лицо и торс вошедшего тем из обитателей комнаты, кто вынужденно сидит спиной к входу.

Картина первая: открывается дверь, и одни глаза в глаза, а другие с помощью оптики – отраженно видят мужчину в расцвете, чуть пополневшего, как покинувший спорт спортсмен или резко бросивший курить заядлый курильщик, с едва наметившейся лысиной в еще пышных седеющих волосах. Мужчина как мужчина, ничего себе. Но как будто шаровая молния прокатилась по комнате, оцепенение, сродни испугу, сменилось неестественным оживлением: захихикали, заговорили фальшиво звенящими голосами, и как стон пронеслось над головами Алешкино: «Ах, Стас».

Да, Стас.

«Он чуть вошел, я вмиг узнала…» Но я-то ладно, я хоть как-то была подготовлена Алешкой к этой встрече, а у остальных, как по команде, сработало то, что зовется интуицией. Мало ли кто заходит к нам, бывают и похлеще красавцы: юные Аполлоны, резвые жеребчики или всезнающие светские львы – кто-то клюнет, заерзает, а основная масса хранит невозмутимое спокойствие.

Тут надо немного пояснить: Стас, известный журналист, чье имя сейчас на устах у читающей публики, Бог весть по какой благосклонности продолжал изредка печататься в нашем журнальчике – то ли в память о первой юношеской публикации, то ли из добродушного покровительства нашему главному, бывшему однокурснику и родственнику жены (эти подробности, как и многие другие, естественно, добыла Алешка). Так или иначе, Стас был одним из наших авторов, вернее, конечно, автором номер один, и этим фактом гордились все, независимо от эстетических склонностей и мировоззренческих позиций. Но весь фокус в том, что в глаза Стаса никто никогда не видел, для нас он был невидимкой, не снисходил до прямых контактов, во всех случаях действовал через посыльных.

А тут вдруг явился. И – о, диво женского чутья – был мгновенно опознан.

Ведь только мы с Алешкой знали, что не вдруг. Это она все подстроила, неутомимая, хитроумным каким-то способом его сюда заманила. Ну, это все, в общем, мелочи. У Алешки была сверхзадача – устроить мою личную жизнь, не абы как и не на пока, а основательно и навеки, на мой, то бишь, век. Ее мозг без устали трудился, просчитывая различные варианты, и вот каким-то непостижимым для меня способом она вычислила Стаса. Он удовлетворил ее полностью, и она пошла напролом.