Она лишь вяло кривила тонкие губы, обнажая в левом уголку рта две ослепительно-белые жемчужины. Такого украшения достоин божественный лик, а не заурядная миловидная мордашка, тем паче постная Алешкина физиономия. Да она и не подозревала, чем владеет, прятала дивные сокровища в утробе своего вечно замкнутого рта, ибо ела, смеялась и говорила, практически не разжимая губ. Ошиблась матушка-природа; не тому роскошное украшение выдала, Алешка к излишествам не приучена, ей этого не надобно.

Она – вся в духовности, в самоотдаче. Предметом своих альтруистических притязаний избрала почему-то меня, видит Бог, без какого бы то ни было участия с моей стороны. Она расшивала гладью канву моей судьбы и, если узорчик был ей приятен, впадала в творческий экстаз. Правда, такое случалось не часто. Обычно она рвала в клочья только что начатую работу и доводила меня до исступления своими молитвенными нотациями и предупреждениями. Кто знает, может быть, в конце концов я бы ее убила, и даже не исключено, что суд оправдал бы меня, во всяком случае признал бы смягчающим вину обстоятельством тот факт, что сотворила я это в состоянии аффекта, в кое потерпевшей же и была ввергнута. Может быть…

Но до убийства дело не дошло, а случилось совершенно неожиданное: мы с Алешкой влюбились – нечто новенькое в наших отношениях и в некотором роде фантастическое. Во-первых, потому, что я и предположить не могла, что Алешка на такое способна. Ее любовь ко мне не принималась мною в расчет – это сестринское, материнское, если хотите, патронажное, словом, совсем иное. Во-вторых, весь предшествующий опыт наших отношений, казалось, даже не сулил ничего подобного, ибо наши с Алешкой пристрастия, как две параллельные прямые, согласно зазубренному со школы правилу, никогда и нигде не должны были пересечься. Но вот верь не верь – существует-таки неевклидова геометрия: пересеклись.

Эта точка пересечения, точнее, главная фигура нашей с Алешкой геометрии называлась Стас. Красивое, неканоническое имя для вершины равнобедренного треугольника, у основания которого лежали ниц мы с Алешкой. Треугольник был описан вокруг безымянной точки, обозначенной условно-неопределенно: жена. А может, эта точка оказалась вписана в наш треугольник. Не знаю. Я не сильна в математике, ни разу в жизни мне не удалось самостоятельно доказать ни одну теорему или понять хитроумную аксиому. Моя стихия – литература, слово, а в переводе со строгого математического языка на фривольную литературную лексику наш треугольник – вовсе не треугольник и вообще никакая не фигура о трех или четырех углах, а некая звездная субстанция, таинственный знак, колдовское логово гибельных страстей. Одним словом – драма. Действующих лиц всего четыре: он, она, еще она и его жена.

Оговорюсь сразу – эту интригу мне подсунула сама Алешка. Буквально землю носом рыла, разузнавая все новые и новые подробности из интимной жизни пребывающего в неведении нашего будущего клиента. Что там ретивый сыскной агент какой-нибудь частной конторы, Алешка переплюнула всех. Все от «а» до «я» выведала и передо мной, как пасьянс, разложила. Я диву далась – такое хранят за замками с семью печатями или как в сказке: внутри яйца, яйцо в шкатулке, шкатулка в утке, а утка в небе. Не достать. А Алешка достала и мне в клювике принесла. Я еще помню, брать не хотела, не в форме была, никаких желаний – полная атрофия. Ну тебя да ну, слабо отмахивалась я, и в уме у меня даже не было, что она так назойливо отдает мне то, что уже любит.

И навязала-таки, втянула, упрямая. Теперь могу сказать – подсуропила.