– Я бы хотел поговорить, с вами, господин Зябликов. С глазу на глаз. – Мышко сделался серьезен.

– Хорошо. – Демьян Устиныч кивать более не стал и повёл рукою:

– Пойдёмте в мой кабинет, господин Мышко. Там нам никто не помешает…

В кабинете стоял вкусный запах.

– Не желаете ли кофею, Арсений Фридрихович?

– А вы знаете, не откажусь! – Мышко скинул свое элегантное пальто, небрежно бросив его на спинку стула.

Демьян Устиныч собственноручно налил им кофей из кофейника, располагающегося на небольшой горелке, и протянул чашку помощнику инспектора. Тот её принял, изобразив на лице своём добрую улыбку и, поблагодарив сердечно, сделал глоток, довольно сощурившись:

– Великолепный напиток! Сами готовите, Демьян Устиныч?

– К сожалению моему, лишён подобной возможности. У меня договорённость с поваром из Олимпа. Его человек приносит мне кофей каждое утро.

– Ресторан противу вашей конторы? Прекрасное место. Очень изысканное и дорогое. Вы располагаете деньгами господин Зябликов…

Демьян Устиныч напрягся, сжав зубы. Сказано было так, что становилось неясным, задаёт сыщик вопрос или утверждает очевидное.

Но начальник конторы был стреляный воробей, и голыми руками его взять не представлялось возможным. Он понял, куда клонит его собеседник, и тоже растянул губы свои в улыбке:

– Господин Мышко, поверьте, мне нет нужды устраивать представление и грабить собственную контору, чтобы свободно пить кофей из ресторации каждое утро. Я хозяин сего места, и воровать здесь для меня то же, что вынуть деньги тайком из своего левого кармана, чтобы перенести их в правый. Моих сбережений с лихвой хватает на то, чтобы не нуждаться в самом необходимом.

Мышко улыбнулся, допил кофей и поднялся, ставя чашку с прилагающимся к ней блюдцем на стол:

– Человеческие поступки, дорогой Демьян Устиныч, порой так непредсказуемы и нелогичны, что объяснить их не умеет и самый мудрый философ. Я имел дело с кражами, гораздо менее объяснимыми, нежели та, что произошла в вашей конторе. А некий хозяин банка не так давно скрылся со всеми сбережениями, что охотно несли ему клиенты, включая те, что хранил в нем сам, а также его братья, отец и двоюродный дядя. Не сумел устоять, знаете ли. Так, что бывает всякое.

Впрочем, я ни на что не намекаю. Моя работа состоит в том, чтобы выискивать зерна правды в огромном потоке лжи, что составляет жизнь нашего города на большую её половину. Знаете ли, я где-то читал, что в восточных странах человека, преступившего закон, сажали в чан с нечистотами, ставили этот чан на повозку и возили по городу для назидания другим, а рядом с чаном стоял палач с саблей, он махал ею через определённое время, заставляя преступника спасаться, ныряя в этот чан с головой. Выбора не было, либо ты по уши в …, сами понимаете, в чем, либо твою голову срубят… Это происходило в глубокой древности, но поверьте, с тех пор ничего не изменилось. Выбора у тех, кто намерен шутить с законом, по сию пору нет. Либо так, либо этак.

– Согласен с вами, Арсений Фридрихович. – Демьян Устиныч кивнул головою, будто соглашаясь с Мышко, а в самом деле желая его придушить сей же час. – Но мы с вами сильно отличаемся от этих древних людей, если вы не заметили.

– Да? И чем же? – Мышко надел пальто и теперь медленно застегивал пуговицы, желая услышать ответ.

– Мы не едем в повозке…

*

Аким постучал в калитку дома госпожи Прокопьевой. И ему отворили. Сама же она и отворила. Аким замер на пороге. Алёна Адамовна куталась в пальто, отороченное мехом чернобурой лисы, на голове ея была надета изящная шапочка из черной с серыми подпалинами смушки. Поверх шапочки накинут серый кружевной платок из тонкой шерсти. Генеральша гляделась очень хорошенькою.