– Так это, похоже, личный экипаж жены Зосимы Лукича, Марьи Андревны. К именинам ей подаренный самим городским головою. Она с госпожой Прокопьевой дружна, ездит к ней часто на чай. Неужто умыкнули сию забаву разбойники? – Всплеснул руками начальник конторы.

– Странно. Заявлений никаких о таком не поступало. – Мышко покачал экипаж, чтобы, очевидно, проверить упругость его пружин.

И тут подошёл Аким. Он прихрамывал, более, чем обычно приволакивая ногу. Мышко воззрился на него удивленно, а Демьян Устиныч спросил, чуть заметно морща лоб:

– Чего ты, Аким? А с ногою у тебя что сделалось? Вновь рана открылась?

Дворник склонил голову в благодарность за участие и сказал:

– Да нет, Демьян Устиныч, это у меня завсегда так об сию пору. Как дождь соберётся, так ломить принимается, что хоть на стенку лезь. До скрежета зубовного пронимает. Сил никаких нет. Чем придется лечиться приходится. Доктор мне не прописал ничего. Само, говорит, пройдет.

– И чем же ты спасаешься, дворник? – Зябликов чуть склонил голову.

– Да беленькой чаще. Али настойкою ея. А от ней у меня голову крутит. Себя не помню. Нельзя мне…

Мышко хмыкнул понимающе и сказал, предвосхищая возмущение Демьян Устиныча тем фактом, что дворник их может быть замечен в питии, поглощая беленькую, как сивый мерин:

– Я вам, Аким, дам порошки, будете пить их по два разу в день, утром и вечером, это вас чуть спасёт от вашего ревматизьма. И ещё, я поговорю со знакомым земским доктором, устрою вам встречу. Вам стоит ему показаться. А настойками злоупотреблять не рекомендую.

– Да я не злоупотребляю, барин, что вы. У нас по этому делу достоинство есть.

– Я не барин, Аким. Я помощник инспектора полиции Арсений Фридрихович Мышко. Расследую ограбление конторы господина Зябликова. И у меня тоже, как и у тебя, Аким, болит сегодня нога, подстреленная когда-то преступным элемэнтом. Потому, я тебя прекрасно понимаю сейчас. И предлагаю лечение. В этом мы сходны с тобою.

Аким удивленно поглядел на него, будто не понимая, как мог этот нарядный молодой барин, какой барином не хотел обзываться, так легко, добром поставить себя на одну доску с ним, человеком самого низшего теперь сословия. А Мышко меж тем спросил его, глядя вроде даже и ласково:

– Скажи мне, мил человек, тебе этот экипаж не знаком часом? Не видал его на вверенной тебе территории?

– Да как же не видать – видал. И неоднократно. Это генеральши Прокопьевой вещь. Она в ней, почитай, как три месяца на моцион выезжает. Последние три дни только её не видал. Да она навроде больна теперь. Мигренью, говорят, страдает.

Все переглянулись.

– Что ж, придётся навестить госпожу Прокопьеву в самое ближайшее время, едва ей сделается лучше. Ну, а теперь пойдёмте-ка в контору. Стоит поговорить ещё о пропавших ассигнациях. У меня есть кое-какие соображения на этот счёт.

Меж тем, кот Василий проснулся в своём закутке, зевнул, сощурив глаза и ещё больше сведя их к переносице и явив миру свой розовый шершавый язык. Вытянув лапы, он изогнулся, почти доставая головою до своего подвижного хребта. И вдруг вспомнил, какое у него важное дело. Спасти бедного друга Глебушкина от наговора коварного человека Мышко.

Услышав голоса, он поднялся и выглянул из-за угла. Внутрь конторы входили сейчас сам Мышко, собственною персоною, хромая слегка, будто нога у него болела. Следом топала высокая фигура дворника Акима в переднике, тоже по обыкновению, приволакивающего ногу, затем шёл, размахивая руками, Демьян Устиныч довольно резво, а за ним, будто цыплята за курицей, тащились все писари. Глебушкин плелся последним, волочась еле-еле. И не поднимал головы.