– У меня нет денег. Пустите меня! Немедленно! – Глебушкин меж тем вновь попытался вырваться, схватил грабителя за руку, стремясь ослабить хватку его рук на своей шее, и тут Василий кинулся вперёд, вцепившись острыми зубами своими в ногу напавшего, аккурат выше его ботинок и, обхватив её ещё и лапами, выпустил с наслаждением когти.

Раздался вопль боли, разбойник разжал руки невольно, поворачиваясь поглядеть, что причиняет ему сии страдания и стремясь стряхнуть с себя разъярившегося кота, и Глебушкин получил нечаянную свободу. Которой тут же и воспользовался. Ринувшись вперёд, он толкнул напавшего на него грабителя в плечо, и тот, совершенно такого пыла не ожидавший, грянулся прямо в воды озера, взметнув целую тучу брызг. Писарь оглянулся, с мукою во взоре, увидал, что напавший на него разбойник преспокойно вынырнул из хладных вод, отплевываясь, и уже стремится к берегу, чтобы довершить, очевидно, свое злодейство по отнятию денег, и бросился бежать со всех ног к выходу из парка. Василий, успевший вовремя разжать лапы, чтобы тоже не оказаться в противной воде, какую терпеть не мог, сплюнул нитки от штанов грабителя, какие с усердием прокусил, проследил за тем, как тот выберется из воды, весь облепленный своим плащом и тиною, фыркнул победно и тоже потрусил по дорожке к выходу из парка. Он несколько раз оглядывался, не идёт ли кто следом, приседал и прижимал уши свои к голове. Но никто не следовал за ним, а редкие в этот час прохожие мало обращали на него внимания, занятые своим делом.

Примерно через четверть часа он сидел уже в конторе на стуле своего приятеля, вылизывая шерсть, и, довольный, урчал. В сражении с этаким подлым человеком, они с Глебушкиным вышли победителями.

Он уже принялся, было, клевать носом, окунувшись в тепло конторы, как вдруг узрел, как ему показалось, мышь, что преспокойно сидела в гнезде для перьев на старом чернильном приборе, что устроен был на столе у Глебушкина. Возмущенный сей наглостию, потерявшей всякий стыд и совесть презренной животины, Василий запрыгнул на стол, бросился к чернильнице и ухватил мышь зубами. И в то же мгновение понял, что это, как бы, не совсем мышь. А, если по правде говорить, то и вовсе не мышь.

Он выплюнул неожиданную находку на стол. И вдруг понял, что это свернутые в трубочку и перевязанные конторскою резинкою ассигнации. И поразился! Так вот как, оказывается, оне сами к тебе прилипают! Поди ж ты! Такого чуда он сроду не видал! Стало быть, вот, как все происходит-то у людей! Друг его эти деньги, видать, тут оставил, а разбойники, по случаю своего крайнего невежества (Василий знал, что оне все такие!) в чернильный прибор и заглянуть не подумали, все больше ящиком железным интересовались. Так им и надо! А тянулись бы ко многим знаниям, умели бы, как тот же Глебушкин, выводить буквы на бумаге, так сразу бы в чернильницу нос и окунули! Из интересу.

Василий поддел лапою сей малый сверток, скинул его на пол, да и погнал, играя, по полу. Сверток далеко не убегал, и Василий чувствовал себя теперь наравне с городским головою, какой тоже отличен ото всех был умением задерживать подле себя ассигнации. В мечтаниях своих Васька уже видел себя сидящим на широком мягком кресле, какое господам пристало, одетым в бархатный камзол и манишку, и сам голова подносил ему мышей на серебряном блюде с инкрустацией. А рядом, в таком же кресле располагался бы его друг Глебушкин, какого Василий приказал бы сделать своим заместителем. И все бы, особливо Демьян Устиныч, да ещё этот Мышко противный, тому бы кланялись. И никто не посмел бы отправить его в участок или подозревать в нечистых намерениях. Думая так, кот загнал сверток ассигнаций в тёмный угол подле входа в подвал, где стояла плошка с водою и постелена была ему Глебушкиным тряпица, улегся на деньгу своим мягким тёплым животом, чтоб мыша не умыкнула, обернулся пушистым хвостом, да и уснул покуда, вздыхая счастливо.