– Кто ещё из наших?

– Никого. С параллельного класса несколько человек.

– А Филиппова? Мать её видел.

– Брат её едет, ― объяснил я.

Игорь ухмыльнулся и подковырнул:

– Гудин рассказывал, как медосмотр вы проходили. Перед лагерем. Мать Таньки Филипповой к тебе подошла.

Разговор мне был неприятен.

– Стоп! ― остановил я его. ― У нас с Гудиным это в прошлом, а у тебя впереди. Ты же во вторую смену едешь. Так что готовь задницу для анализов на глистов.

Игорь покраснел, судя по его физиономии, обиделся и упрекнул:

– Я к тебе по-человечески, а ты с подначками.

– Не я начал, ― осадил я его. ― А у разговорчивого Гудина поинтересуйся, как его родители на смех подняли, когда он в чужих трусах после осмотра домой явился. Он сам мне об этом рассказал.

Поговорить нам не дали, раздалась команда «По автобусам!», и всё пришло в движение. «Ребята, ― тормознув особо торопливых ладонью, объявила воспитательница, ― заходим спокойно, рассаживаемся по три человека. Место кондуктора не занимать!»

Смачно пшикнув, лениво открылась задняя дверь. Подождав окончания толкучки, я взял чемоданчик, хлопнул по ладошке Игоря и по высоким ступенькам шагнул в салон. На сидении, расположенном слева вдоль салона автобуса, сидела троица: Глухарёв, и его шестёрки: Мишка Матвеев и Катряга. «Глухарь» словно невзначай вытянул ноги в проход, чтобы досадить мне, но я спокойно перешагнул через них и пошёл дальше. Выпросит, когда-нибудь, за мной не заржавеет.

Вера Пирогова и её подруги прошли вперёд и уселись втроём на сидение слева от прохода, а я подсел к пацанам, уже занявшим место по другую сторону салона.

Пионервожатые и с ними несколько девчонок сидели у глухой перегородки с водителем, лицом к нам. Когда все заняли свои места, вошла Светка Осипова с Танькой Беловой. Они устроились на широком сидении в хвосте автобуса. Воспитательница пересчитала нас по головам и заняла место кондуктора у задней двери.

Ехать было недалеко, всего-то минут тридцать. В салоне стало душно, попахивало бензином. Не спасали и «уши» на крыше автобуса ― торчащие сверху воздухозаборники. Ребята, по просьбе девчонок, подняли деревянные рамы окон. Стало лучше, поехали с ветерком. По свежему асфальту центрального района автобус шёл ровно, но дальше от центра начались колдобины, он задребезжал, заскрипели двери, началась болтанка. Хорошо, сиденья мягкие, не так трясёт.

Я взглянул в окно и улыбнулся, увидев лозунг на обочине дороги «Все пути ведут к коммунизму!» и предупреждающую надпись на железнодорожном переезде «По путям не ходить!» Забавно.

Дальше начинались наши «Черёмушки», называемые в городе Новостройкой.

– Как в этом лагере? ― спросил меня сосед, мальчишка в очках.

– Под «Артек» косят, ― заявил сосед сзади.

– В этом он прав, ― подтвердил я, ― форму пионерскую дают и с дисциплиной строже. А ты в какой школе учишься?

– Во второй.

– А я в первой, ― ответил я и спросил наудачу:

– Алины Лариной в вашей школе среди шестиклассниц не было?

– У нас шесть шестых было. Такой не было.

– Ладно. Меня Лешка Печенин зовут. А тебя?

– Ефимов Витька. Дразнят «Очкарик».

– И ты терпишь? ― удивился я и пообещал: ― Здесь будешь «Ефим». Так себя и называй в отряде. А меня «Печенькой» зови. Знаешь, сколько человек в отряде будет?

– Сколько?

– Тридцать девять. Я пересчитал в автобусе.

– На перекличке одного не было, ― сказал Ефимов, ― а за тебя на перекличке вон та ответила, ― кивнул он в сторону Пироговой.

Верка с улыбкой оглянулась на нас и сказала что-то подружкам. Они рассмеялись, а я с чего-то обиделся на неё. Вот что она сказала? Нас ощутимо тряхануло на яме.