Она вышла из палаты, хлопнув дверью. Видимо, мы перестарались, и нам стало стыдно.

– Зря мы так, ― сказал кто-то с дальнего угла палаты.

– Пацаны, действительно, харэ уже, ― примирительно поддержал Весёлкин: ― Воспиталка нормальная тётка, только в старых и в годах. Чего нам надо?

– А сколько ей? ― спросил кто-то из дальнего угла.

– До хрена.

Дверь открылась. В дверном проёме нарисовалась Сталина Ивановна. Она с обидой поинтересовалась:

– Так я ― старая тётка в годах? Ну, спасибо, порадовали. Вообще-то мне двадцать четыре только будет, ― высказав это с обидой, она скомандовала: ― Так, отбой. Только вякните!

В ответ тишина. Конечно, Сталина Ивановна не старая тётка в годах, просто личная жизнь не удалась, если лето в пионерском лагере проводит.

Раньше, в младших отрядах, говорили: «Кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит слово, тот её и съест», ― вспомнил я и, хмыкнув, прошептал себе под нос: «Шпион американский, негр, «советский писатель» Пушкин…» ― придумают же такое, чушь какая…

Ночь безлунная. Моя кровать стоит напротив окна и, засыпая, сквозь прикрытые веки я вижу россыпь звёзд. В ночной тишине с болотистых мест квакают лягушки, заухали знакомые филины-пугачи: «У-ху, у-ху-ху-у,.. пуу-гу, пу-гу-гуу… А-ак, ха-а-ха…»

Три года назад в пятом отряде мы с Алькой Лариной ― моей хулиганистой подружкой, за территорией пионерского лагеря нашли их гнездо с птенцами в груде камней. Пара взрослых филинов, широко раскрыв огромные крылья, кружили вокруг нас, желая отпугнуть и прогнать от гнезда. У них рыжеватое оперение, ярко-оранжевые глаза и пучки перьев на голове, похожие на ушки. Место гнездовья филинов мы условились сохранить в тайне.

Я обещание сдержал. Алька больше в наш пионерлагерь так и не приехала. Я и сам к филинам не ходил и другим не показывал их гнездовье. Мы с ней рассталась, не готовыми к этому… так глупо…

По клятве данной нами друг другу, в нашу подземную землянку-схрон, который мы нашли вместе с ней, гоняясь за крупной бабочкой, мы могли войти только вместе. Там хранились наши «сокровища», в том числе мои рисунки и наброски, которые я делал карандашом с Альки. Я клятву держу по сих пор.

Потом вспомнил разговор с Осиповой, Пирогову, но решил не думать об этом и обнял подушку.

Вот и первое утро в пионерском лагере. Проснулся от того, что замёрз: простыня сползла в ноги. Издалека, со стороны площадки построений, где на столбе висел радиотранслятор, донеслись музыка, и звонкий детский голос бодро сообщил: «Здравствуйте, ребята! Слушайте «Пионерскую зорьку». Эта радиопередача начиналась в семь часов сорок минут, и с включением «Пионерской зорьки» начинался день в пионерлагере. Значит, через двадцать минут ― подъем.

Весёлкин взял горн и пошёл из палаты. Сквозь мокрые листья деревьев в окно проглядывает серое небо.

…Взглянув на Кузнецова, заметил, что с него сползла простыня и он сверкает голой задницей. Повернувшись на правый бок, я опёрся на локоть и дал лёгкого пинка по ней.

– Ты что? ― сонно возмутился Кузя.

– Укройся, сверкаешь, ― объяснил я, укрылся, закрыл глаза и обнял подушку, чтобы немножко понежиться. Не зря же говорят, чем ближе утро, тем мягче подушка. Но уснуть не давала песня, звучавшая через громкоговоритель:

Звонкой песне чуть слышно аккомпанировала перекличка заводских гудков, призывавших на работу: басом гудел завод № 87, тонко и пискляво подхватывал кирпичный завод, чуть слышно хрипел гудок городской ТЭЦ. Это уже последний, третий гудок. Он подавался за пять минут до начала рабочего дня. Детский хор подхватил: