Из мыслей биолога вывел неприятный, душераздирающий треск. Он обернулся. Оказалось, дрон разбил одну из икон, лик которой сейчас был обращён к полу. Потом ещё одну, и ещё, и бил их до тех пор, пока Юру не начало трясти. От чего-чего, а от гнева его до сих пор никогда не трясло. Кулаки у педагога сжались, он вот-вот смял бы дрона, словно алюминиевую банку, если бы с ним рядом не оказался Петя.

«Ну давай, подразни меня ещё, муха ты металлическая», – мысленно грозился роботу озлобленный биолог. Безусловно, уже оба дроида обратили внимание на изменение его настроения: начиная от внешней мимики, заканчивая температурой – теперь всё выдавало в учителе гнев.

Словно услыхав саркастическую просьбу, летающий робот сбросил со стены в алтаре ещё одну, последнюю икону.

– Господи, благослови. – Юра перекрестился, схватил Петю за руку и помчался к чёрному ходу, который вёл из алтаря в один из множества окружающих собор домиков.

Конечно, дроиды о нём не знали. О нём могли узнать только те, кто хоть раз заходил в алтарь по благословению: настоятель лично показывал биологу этот маленький, незаметный люк, скрывшийся за листами дешевого линолеума.

Когда пятиклассник запрыгнул в подвал, а роботы уже сообразили, что к чему, биолог со всей силы кинул в каждую машину по кирпичу из некогда обвалившейся стены. Как бы ему ни хотелось крикнуть напоследок что—нибудь пафосное, на манер «Мы русские, с нами Бог!», учитель поступил немного благоразумнее: поднял только что упавшую икону, и, взяв её с собой, помчался подземными ходами прочь, держа в одной руке лик, а во второй – уставшую ладонь своего последнего ученика.

Спустя несколько минут биолог без труда открыл крышку люка в одной из хат и, выбравшись, помог поднятся на поверхность закашлявшемуся от пыли Пете. Они тихо прошлись в тенях двора и побежали узкими очаковскими улочками на вершину берегового склона в центр городка. Пару раз прятались от проезжающих мимо дроидов, а передохнуть решили в одном из старых заброшенных универмагов, где почти не оказалось трупов – только охранник помещения лежал, опершись на стеклянную витрину, когда-то выполнявший свой последний в жизни долг.

Мародёрство Юра не уважал, даже ненавидел, но сейчас он понимал, что это единственный способ как-то выжить, потому, почти не стесняясь, набрал один найденный тут же рюкзак доверху местными товарами, которые, очевидно, никаким спросом уже пользоваться не будут. Оружия, само собой, тут никто не продавал – да и непонятно было, насколько оно могло оказаться продуктивнее сапёрной лопаты, одну из которых в сельскохозяйственном отделе нашёл Петя. Они собрали какую-никакую аптечку, взяли несколько консервов и самой разнообразной долгохранящейся крупы. Петра учитель нагрузил только водой, но её взяли побольше: непонятно, что там в мире сейчас с ней, а дозиметры в Очакове нигде не продавали. Хотя сам биолог уже стал сомневаться в верности первобытного менения, которого придерживался всё время до выхода из погреба: ядерной бомбардировки не было.

В окна начали пробиваться первые лучи восходящего солнца. Лёгкий туман, мешаясь с запахом гари, стал налипать на окна универмага, расползаясь по полкам, кассам и трубам.

Юра не стал мешкать – сейчас это было опаснее всего. Даже не смотря на усталость, нужно идти. Потому, как только надели сумки на плечи, учитель и ученик двинулись вперёд. На север.

Но сейчас стояла зима. В это время года Дико-поле становилось менее приветливым, если не сказать, что вовсе печальным и забытым. Изредка попадались небольшие копна отслужившей своё овсяницы, а где-то торчали из чёрной земли серенькие веточки высохшей и замерзшей полыни. Юре так захотелось вдохнуть её терпкого запаха, такого приятного по сравнению с единственным, что он ещё мог отличить от остального воздуха – гарью. Но полынь не пахла. Трава завяла, иссохла, да только качалась себе колючими стебельками и насвистывала печальную мелодию степных ветров.