31 мая, получив дополнительные допросы Хитрово, императрица писала своему верному сподвижнику: «Главный ваш предмет должен быть: 1. Вывести, кто сообщники были проекта скаредного убить графа А.Г. Орлова. 2. Кто начальник и в чьей голове [этот план] родился?» Любопытно, что только третьим пунктом Екатерина II поставила вопрос: «Чего они намерены были сделать против меня, если б я не принимала их представлений?»^>379 В личной беседе с императрицей Ф. Хитрово, как говорилось выше, сознался в том, что хотел убить четверых братьев Орловых, и признал своих сообщников в том виновными.

Что заговор был шире, чем первоначально казалось, Екатерина поняла из эпизода, о котором поведала в письме к В.И. Суворову: «Когда же Хитрово арестовали, тогда Пассек и Барятинский приехали к Орловым и сказали, что будто говорят по городу, что Орловых убить хотят, а меня свергнуты, а когда я об этом их спрашивала (это в дело не вошло – О. И.), от кого они такие речи слышали, тогда сказали от сержанта, а тот от гренадера, а сей от незнакомого дворника, и из сего видно, что они дело супцонировали (организовали. – О. И.) или, лучше сказать, знали» (курсив наш. – О. И.)^>380. Обращает на себя внимание: убить Орловых, чтобы свергнуть императрицу. Екатерина II хорошо поняла программу-максимум «дела Хитрово».

После 4 июня императрица, по-видимому, перестала внимательно читать протоколы, а в помощь к Суворову поступили князь М. Волконский и князь П. Черкасский. Протоколы начал писать писарь. 14 июня состоялся приговор Ф. Хитрово, а 17 июня – братьям Рославлевым и Ласунскому. С заговорщиками Екатерина II поступила относительно милостиво. Федор Хитрово по именному указу «за известное ея императорскому величеству преступление» был сослан в свое село Троицкое Орловского уезда, чтобы «там жить ему за присмотром безвыездно», где и скончался в июне 1774 года.

Н. Рославлев был направлен на Украину к генерал-поручику Мельгунову для какой-то «порученной от ея императорскаго величества комиссии». А. Рославлев также «для секретной и весьма нужной комиссии» был послан в крепость Святого Дмитрия, а М. Ласунский – в город Ливны расследовать притеснения, чинимые тамошним воеводой. Известно также, что 26 июля 1764 года М. Ласунский именным указом был по его прошению уволен «от военной и статской службы с чином генерал-поручика», а А. Рославлев с тем же чином ушел в отставку в начале февраля 1765 года. О том, что произошло с братом последнего, Николаем, мы узнаем прежде всего из письма последнего от 12 августа 1763 года к И.П. Елагину, начало которого опубликовал С.М. Соловьев. Н. Рославлев писал: «Государь мой, братец, Иван Перфильевич! Если, братец, хочешь помочь беднейшему и несчастливейшему человеку, так единого ради человеколюбия прошу, чтоб меня отсюда вывесть, хотя умереть поближе к Москве, а я очень болен, кровь из горла идет, и с постели не встаю, лечить же некому, худой самый лекарь, жена, бедная, также больна да притом брюхата…» По-видимому, Рославлев послал еще и прошение императрице, по которому 11 октября 1763 года «состоялась высочайшая резолюция» Сенату, согласно которой Николай Рославлев из-за болезни увольнялся от военной и государственной службы с получением чина генерал-поручика. По-видимому, на его судьбе не сказалось дело по поводу якобы бывших у него разговоров с Мельгуновым^>381. А. Ржевского «не в полном уме» сослали 15 февраля 1763 года «под надежным караулом Тобольской епархии в Долматов монастырь»^>382.

Ну а что же Е.Р. Дашкова? Екатерина Романовна рассказывает, что 12 мая у нее родился сын, а через три дня ее муж получил через секретаря императрицы Теплова записку следующего содержания: «Я от всей души желала бы не забыть заслуги княгини Дашковой вследствие ее собственной забывчивости; напомните ей об этом, князь, так как она позволяет себе угрожать мне в своих разговорах» (ГИ. 87).