– Перепугались они сильно. Страшно им, аж жуть, – продолжал Самон, – вот они все с ума посходили и в город подались.

– Ерунда, бабские сплетни, – передёрнул плечами Миха.

Из освещённого костром места трудно было разглядеть, что делается в темноте, и поэтому вблизи всё казалось задёрнутым чёрной завесой. Только внизу, у реки, поднимаясь тёмной махиной, слабо шумел прибрежный тростник под набегавшей волной. Миха встал, расправил плечи и вышел из света костра, оглядывая окрестности и пасущихся недалеко стреноженных лошадей. Две собаки, спокойно лежавшие до этого рядом у костра, приподнялись и насторожились, но, видя, что человек возвращается, вновь опустили лобастые головы на лапы. Вокруг разливалось спокойствие. Ветер, бушевавший вчера, улёгся; было тихо, как всегда бывает после заката солнца; звёзды перемигивались пёстрыми огоньками над головами мальчишек.

– Да уж, вчера невиданная гроза была. Молнии так и били, так и били. И всё где-то рядом, – восторженно заговорил Нита.

– Ага, ужасть!

– А ветер – страх! – поддержали его ребята.

– У нас дверь курятника ветром распахнуло, и птицы вылетели, – начал рассказывать Тиша – плотный, приземистый темноволосый ученик деревенского кузнеца, – я выбежал на двор их ловить, а там прямо всё мерцает от молний, и светло как днём.

Нита хотел рассказать про вчерашнее происшествие в лесу, но вспомнил о своём обещании старосте и промолчал.

– А вот ещё говорят: в такие грозы, если кто умрёт, его ма́рра сразу к себе забирают, – продолжал Аким.

– Да, или если родится кто, этот тоже не жилец, сразу же их будет, – со знанием дела подтвердил белобрысый Самон.

Из леса послышался протяжный стонущий вопль. Мальчишки вздрогнули.

– М-м-ма́рра, – бледными трясущимися губами произнёс Гапа и, прикрыв уши руками, засунул голову между коленями, едва не ткнувшись носом в землю.

– Ну, кто умрёт – он всё равно их будет. Не надо об этих. Ночь на дворе, – строго сказал Миха и подбросил дров в костёр. Пламя взметнулось яркими всполохами, брызнув вверх огнистой гроздью искр.

Все замолчали. Ночь была звёздная, безоблачная и прохладная после жаркого летнего дня. Густые заросли камыша у воды шелестели на ветру глухо и тоскливо. Снизу от реки размытыми полосами поднимались похожие на дым клочья тумана и ползли по лугу к лесу, где на фоне синеватого неба резко вырисовывались громадные ветви старых деревьев. Ветер слегка покачивал их в ломкой предутренней тишине.

– Миха, расскажи что-нибудь, – попросил маленький Гапа, он уже снова прямо сидел возле костра, с любопытством и восторгом заглядывая в глаза старшему.

– Расскажи страшное, – поддержал мальчонку Нита, глядя на светловолосого предводителя загоревшимися расширившимися зелёными глазами.

– Страшное? – ухмыльнулся Миха. – А не испугаетесь? Ночь ведь на дворе.

– Расскажи, расскажи, – запросили все.

– Ну ладно, расскажу, раз просите. Только, чур, не реветь, – строго произнёс он, глядя на Гапу и усаживаясь на толстый ствол дерева поближе к огню. Кто-то из мальчишек подбросил ещё дров в костёр, и тот разгорелся ярким жадным рыжим огнём, выхватывая из сгустившейся темноты взмётывающимися языками пламени поднятые лошадиные морды, которые, тут же опускаясь, пропадали во тьме.

– Про неназываемых все слышали? – Миха замолк, обводя внимательным взглядом своих слушателей.

Малыш Гапа сглотнул и закивал головой, сжавшись, словно стараясь стать ещё меньше. Остальные молчали, настороженно глядя на вожака.

– Неназ-зываемые… – запинаясь, едва слышным ломким голосом произнёс Тиша.

– А почему «неназываемые»? У них, что ли, имён нет? – шёпотом поинтересовался Гапа.