КАМЕРДИНЕР: Русские романы.

ГРАФИНЯ: А разве есть русские романы?

КАМЕРДИНЕР: Таких романов нынче нет. Но князь сказал: Не хотите ли разве русских?

ГРАФИНЯ: То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел? Я ужасно боюсь утопленников!

КАМЕРДИНЕР: (вздыхает) Таких романов нынче нет, ваше сиятельство!

Девушка оставляет своё занятие, берёт у него книги, подносит к графине, кладёт ей на колени и продолжает туалет.

ГРАФИНЯ: Хорошо! Благодарить. (камердинер кланяется, отходит) Лизанька! Лизанька! (вбегает Лиза с одеждой) Да куда ж ты бежишь?

ЛИЗА: (книксен) Одеваться!

ГРАФИНЯ: Успеешь, матушка. Сиди здесь.

Лиза садится на скамеечку у ног графини. Камердинер идёт по кругу, зажигает свечи. Висящие веники чудесным образом превращаются в канделябры. Гостинная.

ГРАФИНЯ: (Лизе) Раскрой-ка первый том, читай вслух.

ЛИЗА: (читает) «Русский любоаный роман»…

ГРАФИНЯ: Погоди: подвинь мне скамеечку, ближе… ну!

ЛИЗА: (подвигает, читает) «… Одна его рука гладила её тело, другая волосы…»

ГРАФИНЯ: Какие волосы?

ЛИЗА: (продолжает) «… Пальцы его облюбовали её бёдра…»

ГРАФИНЯ: Сильничать?

КАМЕРДИНЕР: Ваше сиятельство, это у них, как… два… пальца…

ГРАФИНЯ: (Лизе) Брось эту книгу. Сильничать! Что за вздор! (Лиза бросает книгу на пол) Отошли это князю Павлу и вели благодарить…

КАМЕРДИНЕР: Слушаюсь, ваше сиятельство! (поднимает книгу)

ГРАФИНЯ: (Лизе) Что ж ты не одета? Всегда надобно тебя ждать! (Лиза встаёт) А какова погода? – кажется, ветер.

КАМЕРДИНЕР: Никак нет-с, ваше сиятельство! Очень тихо-с!

Слышится чей-то голос: «Тихояне! Тихояне!»

ЛИЗА: (неожиданно громко поёт) Уж Герман близится, а полночи всё нет! всё нет! всё нет!…

ГРАФИНЯ: Что с тобой сделалось, мать моя!? Столбняк ли на тебя нашёл, что ли? (Лиза убегает. Камердинеру) Вы всегда говорите наобум! Отворите форточку.

Камердинер отворяет окно. Врывается ветер, гаснут свечи. Темно. В темноте появляется силуэт со сверкающим топором. В бликах лезвия – лицо Германна. И этот Германн —вылитый Ванёк.

ГЕРМАНН: (с безумными глазами) Чей это дом?

КАМЕРДИНЕР: Графини… такой-то.

ГЕРМАНН: Ей восемьдесят семь лет, она может умереть через неделю, через два дня! А я ещё не выпил за это!…

КАМЕРДИНЕР: Не просыхаешь!

ГЕРМАНН: Измучился! Весь!… В доску!

ГРАФИНЯ: Так и есть: ветер! и прихолодный! Задница стынет! Затворите форточку.

ГЕРМАНН: (подмигивает) Пойду пока другую тюкну!

Камердинер закрывает окно, силуэт исчезает.

ГРАФИНЯ: Ветер… на двор не сходишь!

ДЕВУШКА: Сдует!

КАМЕРДИНЕР: А не поставить ли, ваше сиятельство, козла? Для тепла!

ГОЛОС: Нет. нет. нет! Никаких козлов!

Камердинер зажигает свечи. Графиня сидит в коляске с раскрашенным, как кукла, лицом. Девушка втыкает шпильки в её невообразимо растрёпанную голову. Посреди гостинной стоит Грипуня. Он голый и в шапке-ушанке. В одной руке у него чайник, в другой веник, которым он прикрывает свой пах.

ГРИПУНЯ: Никаких козлов, товарищи!

ГРАФИНЯ: Кто таков? Что за наряды?

ГРИПУНЯ: (кланяется) Вы живите, сиятельство, своей жизнью!… Живите, я не помешаю… Я незаметно… так… Сколь от этих козлов на Руси пострадало, господа-товарищи-земляки! Существуйте, ваше сиятельство, существуйте… Вот и чайник на всякий-який… Чуть чего – и на книжки его! (берёт у камердинера и графини книги, делает стопку, ставит чайник) А вы живите, дышите… А меня нет! Бонжур вам!… Я пусть буду… этот… слуга! Вот и свечки бы задуть – сгорим! Идёт по кругу, задувает свечи.

КАМЕРДИНЕР: Слуга, ваше сиятельство, Грип…

ГРАФИНЯ: Грек?

ГЕРМАНН: (в окне) Папуас он, папуас голый!… «Огненная вода» любит, халявщик!

ГРАФИНЯ: Грипуня-то? Да будя!… Грек! Ну тя в баню! Хи-хи-хи… Лизанька!