– Куда ты это намылилась, Анечка? – услышала она пронзительный, злой голос соседки снизу, бабы Клавы, которая никогда не упускала возможности влезть в чужие дела. Аня не оглянулась, но остановилась на секунду, чувствуя, как нарастает тревога и раздражение. – Просто прогуляться, – буркнула она, отворачиваясь от дома, и ускоряя шаг, чтобы быстрее уйти из-под ее пронзительного взгляда. Она не хотела ничего объяснять, не хотела делиться своими чувствами с этой неприятной женщиной, не хотела давать ей возможности осуждать ее. – Странная она сегодня какая-то, – услышала она голос бабы Клавы позади, громкий и недовольный, словно она была говорящим рупором общественной морали.

Аня ускорила шаг, стараясь не обращать внимание на ее слова, чувствуя, как по ее спине пробегает неприятный холодок. Да, может она и странная, подумала она про себя, но ей впервые за долгое время, хотелось именно этого – быть странной, быть собой, не соответствовать чьим-то ожиданиям, не пытаться быть такой, какой ее хотят видеть другие. Идти куда глаза глядят, дышать свежим воздухом, чувствовать на коже прикосновение ветра, не видеть больше серые, унылые стены офиса, которые так давили на нее. Идти к себе, даже если пока совершенно не понятно, где она есть, и какой дорогой ей идти.

Лесная тропинка была узкой и извилистой, подобно змее, петляла между старых, могучих деревьев, стволы которых были покрыты мхом и лишайником, и Аня шла по ней, не зная, куда именно она ведет, будто по лабиринту собственных мыслей, запутанному и сложному, пытаясь разгадать их тайный смысл, найти ответы на вопросы, которые мучили ее уже долгое время. Солнце пробивалось сквозь густую, зеленую листву, создавая на земле причудливые узоры из света и тени, которые то исчезали, то появлялись, как будто играли в прятки, и эти меняющиеся узоры напоминали ей о непостоянстве жизни, о том, что ничто не вечно, и все постоянно меняется. Сначала ее охватила грусть – тихая, вкрадчивая, словно шелест листьев под ногами, словно отдаленный плач одинокой птицы, тоскливый и печальный, проникающий глубоко в сердце. Она не отталкивала ее, как всегда делала раньше, когда старалась заглушить ее громкой, раздражающей музыкой или очередным бессмысленным сериалом, который отвлекал ее внимание от реальности, а наоборот, позволила себе прочувствовать ее до самого конца, погрузиться в нее, как в теплое, успокаивающее одеяло, которое окутывает тебя и защищает от внешнего мира. Эта грусть была не болезненной, не гнетущей, а скорее задумчивой, меланхоличной, точно тихая, печальная мелодия, звучащая вдали, вызывающая в душе не боль, а скорее тихую тоску. Она помогала Ане понять, что те ценности, которыми она жила раньше, те цели, к которым она стремилась, были навязаны ей извне, и они больше не приносили ей удовлетворения, что она, пытаясь соответствовать чьим-то ожиданиям, угодить всем и каждому, совсем потеряла себя, свою истинную сущность, забыла о своих собственных желаниях и потребностях. Она была как пустой, бездонный сосуд, который пытались заполнить чем-то чужим, чем-то, что совершенно не соответствовало ее внутренним потребностям, и теперь этот сосуд трескался, не выдерживая такого давления, давая трещину за трещиной, и грозясь в любой момент рассыпаться на мелкие осколки. Она чувствовала себя обманутой, преданной, лишенной чего-то очень важного, и ей было горько от этого осознания, как от невысказанной обиды, которая разъедала ее изнутри. Она шла по тропе, и с каждым шагом грусть становилась все сильнее, точно нарастающий шум ветра, пока не наполнила ее целиком, словно густой, непроницаемый туман, окутавший ее с ног до головы, лишив ее всякой ясности и ориентации. Она чувствовала, как к горлу подступает комок слез, и ей хотелось остановиться, сесть на землю, прижаться спиной к старому дереву и заплакать, выплеснуть всю свою боль и разочарование, но она не могла этого сделать, не сейчас, не здесь. Она понимала, что должна пройти через эту грусть, прочувствовать ее до конца, чтобы найти выход из этого тумана, чтобы увидеть свет в конце этого темного, бесконечного тоннеля, в котором она так долго блуждала. Она шла и шла вперед, погруженная в свои мысли, не замечая ничего вокруг, будто шла во сне, пока не споткнулась о корень старого дерева, который торчал из земли как острый зуб, и чуть не упала, задев плечом ствол старого дуба, который, казалось, охранял эту тропу.