Она шла, пока звуки деревни не стихли, уступив место шёпоту ветра и шуму реки, что текла у подножия холма. Здесь, вдали от глаз клана, она опустилась на колени у воды, положила гуцин рядом и провела рукой по его треснувшему корпусу. Ей нужно было починить его – без музыки она была ничем, пустой оболочкой, что не могла ответить голосам, зовущим её из неба. Она сорвала несколько длинных травинок, скрутила их в тонкие нити и попыталась связать лопнувшие струны, но пальцы дрожали, а трава рвалась. Тогда она просто прижала гуцин к груди и закрыла глаза, слушая.

Ветер пел громче здесь, у реки. Его голос был не одинок – в нём сплетались десятки других, тонких и далёких, как эхо, что отражалось от осколков неба. Они шептались, звали, умоляли:

– Играй, дитя… Ты – первая струна… Ты – начало…

Линь Сюэ не понимала их слов, но чувствовала их силу. Это был не просто ветер – это была мелодия, древняя, как само небо, и она текла через неё, как кровь в венах. Она подняла голову, вдохнула влажный воздух, пахнущий травой и землёй, и впервые за многие годы улыбнулась. Пусть клан отверг её, пусть отец проклял, но ветер был с ней, и он не лгал.

Она не знала, сколько просидела у реки, но солнце уже клонилось к закату, когда шаги прервали её мысли. Они были тяжёлыми, уверенными, и сопровождались звоном металла – кто-то шёл с оружием. Линь Сюэ напряглась, её рука сжала гуцин, но голос, что раздался, был не угрожающим, а усталым, с ноткой любопытства:

– Ты та, что разбудила бурю, верно? Я видел, как осколок дрогнул. Не думал, что найду здесь слепую девчонку с разбитым гуцином.

Она повернулась на звук. Мужчина стоял в нескольких шагах, его голос был глубоким, как гул барабана, но в нём сквозила горечь. Она не видела его лица, но слышала скрип кожи – доспехи или плащ, – и лёгкий звон, будто меч в ножнах ударялся о пояс.

– Кто вы? – спросила она, стараясь скрыть дрожь в голосе.

– Меня зовут Чжан Вэй, – ответил он. – Бывший монах, ныне странник. А ты… ты, похоже, не просто музыкант. Что ты сделала там, в деревне?

Линь Сюэ не ответила сразу. Она поднялась, держа гуцин, как щит, и шагнула к нему.

– Я сыграла, – сказала она наконец. – И ветер послушался.

Чжан Вэй хмыкнул, и в этом звуке было больше удивления, чем насмешки.

– Ветер, говоришь? Тогда тебе лучше идти со мной, девочка. Если ты разбудила его, скоро сюда явятся те, кто захочет твоей головы – или твоей силы.

Линь Сюэ замерла, её пальцы сжали гуцин так сильно, что дерево скрипнуло. Она не доверяла людям – клан научил её, что слова могут быть острее клинков, – но в голосе Чжан Вэя было что-то, что заставило её прислушаться. Может, это была усталость в его тоне, или тень боли, что проскользнула в словах, или просто то, что он не набросился на неё с мечом. Она вдохнула, чувствуя, как ветер кружит вокруг неё, словно подталкивая вперёд, и кивнула.

– Хорошо, – сказала она. – Но я не знаю, куда идти.

– Я знаю, – ответил он. – Есть место, где ветер поёт громче, чем здесь. Если ты та, о ком говорят пророчества, нам нужно найти первую струну.

Она не спросила, что он имеет в виду – голоса в её голове уже шептались о струнах, о небе, о чём-то большем, чем она могла понять. Чжан Вэй шагнул вперёд, его рука легла на её плечо, твёрдая, но не грубая, и повёл её прочь от реки, туда, где холмы поднимались к небу, а осколки пели свои разрозненные мелодии.

Деревня осталась позади, её руины растворялись в сумерках, как сон, что тает с рассветом. Но Линь Сюэ чувствовала, что это не конец, а начало. Ветер гудел над ней, и где-то в глубине его голоса она слышала зов – зов, что вёл её к расколотым небесам.