Линь Сюэ провела пальцами по сломанному гуцину, её ногти задели трещины в дереве. Она вспомнила, как делала его: долгие часы в тени кипариса, нож, что резал её пальцы, пока она вырезала корпус, и нити, что она натягивала, пока руки не кровоточили. Это был не просто инструмент – это была её душа, её голос, её связь с миром, которого она не видела. Теперь он был сломан, но она знала, что починит его. Ей нужна была первая струна, и не только для гуцина – она чувствовала, что без неё голоса в голове замолчат, оставив её в пустоте.

Утро пришло с холодным ветром и запахом дождя, что витал над пещерой, где Линь Сюэ и Чжан Вэй провели ночь. Слова свитка, что он прочёл накануне, всё ещё звенели в её голове, как эхо далёкой мелодии: Пять Божественных Струн, Ци Лин, предательство богов и пророчество о Песне Небес. Чжан Вэй разбудил её резким голосом, его рука легла на её плечо, и меч звякнул о ножны, как обещание нового дня:

– Пора. Осколок ждёт.

Они вышли из пещеры, влажный воздух оседал на её коже, а шаги Чжан Вэя гудели впереди, уверенные, как у человека, что знал дорогу. Они шли уже несколько часов, холмы поднимались всё выше, а осколки в небе пели свои разрозненные мелодии, что отзывались в груди Линь Сюэ тихим эхом. Чжан Вэй шагал впереди, его меч позвякивал о пояс, и время от времени он бросал на неё хмурый взгляд, словно проверяя, не сломается ли она под тяжестью пути. Путь вёл через крутые скалы, поросшие травой, что цеплялась за камни, и ветер выл, становясь громче с каждым шагом. Линь Сюэ сжимала сломанный гуцин, его треснувшее дерево скрипело под пальцами, а голоса в её голове – тонкие, как шёлковые нити, – пели настойчивее, зовя к осколку, что гудел над деревней с её рождения.

Чжан Вэй остановился у кривого дерева, чьи ветви гнулись под бризом, и его голос прорезал тишину:

– Твой ветер – не просто звук, девочка. Он говорит с тобой, как говорил с кем-то до тебя. Ты знаешь, что это значит?

Она покачала головой, её пальцы сжали гуцин, и тишина стала её ответом – не для него, а для себя. Но не успел он договорить, как тишину разорвал резкий свист. Стрела пронеслась мимо, вонзившись в ствол дерева с глухим треском, и щепки брызнули в воздух, как искры от костра. Линь Сюэ замерла, её слепота не скрыла угрозы, а слух поймал топот ног и лязг металла, что приближались с холмов.

– Докажи, что ты не обуза! – рявкнул Чжан Вэй, толкнув её за дерево. Его клинок вылетел из ножен с шипением, встречая врагов, что вырвались из теней. Их мечи сверкали в утреннем свете, отражая холодный блеск осколков над головой, а лица скрывали маски из чёрного шёлка, натянутые так плотно, что казались второй кожей. Но голоса – хриплые, пропитанные ненавистью – выдавали их:

– Проклятая девчонка, что призвала ветер и оставила нас без дома!

Их было шестеро – мужчины из клана Линь, те, кто выжил после бури, что она вызвала в деревне, те, чей храм рухнул под её мелодией, оставив их без крова и веры. Двое с мечами, один с копьём, трое с луками, натянутыми для удара, – они двигались слаженно, как воины, чья ярость закалилась в изгнании. Высокий бандит с зазубренным мечом шагнул вперёд, выкрикнув:

– Ты заплатишь за храм, слепая тварь!

Чжан Вэй бросился на него, его плащ взметнулся, как крыло ворона, и меч рассёк воздух, вонзившись в грудь врага. Кровь хлынула на траву, чёрная в утреннем сумраке, как пепел их прошлого. Второй бандит метнул копьё, оружие мелькнуло в воздухе, вонзившись в землю у ног Линь Сюэ, и голос копейщика прорезал хаос:

– Твоя музыка – смерть, девчонка! Мы вернём себе покой твоей кровью!