– Я уже люблю. Осталось только научиться не видеть.

Торвальд едва не упал за борт, когда увидел шлюпку капитана. Эрик грёб размеренно, но не один. Женщина в сером плаще сидела напротив, и старый моряк узнал её – фигура с башни, та, что пела проклятые песни.

Команда высыпала на палубу. Кто-то потянулся за оружием, кто-то за амулетами. Но Торвальд поднял руку, останавливая их. Он видел лицо капитана – решительное, но спокойное. И видел, как бережно он помог женщине подняться на борт.

Эрик написал на доске, которую использовали для приказов:

«Это Морена. Она будет плыть с нами. Тот, кто обидит её словом или делом, отправится за борт. Это приказ капитана».

Матросы переглянулись. Страх боролся с преданностью капитану. Наконец, младший штурман осмелился спросить:

– Капитан, но… проклятие?

Эрик написал:

«Всё ещё действует. Она будет петь каждую ночь. Мы будем избегать других кораблей и держаться подальше от торговых путей. Кто не готов к этому – может сойти в следующем порту с полной выплатой».

Молчание повисло над палубой. Потом Торвальд шагнул вперёд.

– Я остаюсь, капитан. Вы вытащили меня из кабака и дали цель. Я доверяю вам.

Один за другим, матросы кивали. Не все – пятеро попросили сойти на берег. Но большинство осталось. Эрик был хорошим капитаном, справедливым и умелым. Если он говорил, что так нужно – значит, так нужно.

Морена стояла, вжавшись в Эрика, ошеломлённая происходящим. Впервые за сто лет она была не на острове. Впервые за сто лет её окружали живые люди, которые знали, кто она, и не бежали в ужасе.

Эрик отвёл её в свою каюту. Она была просторной, но скромной – карты на стенах, простая койка, стол, заваленный навигационными приборами. Он написал:

«Это теперь твоя каюта. Я буду спать с командой».

«Нет! Я не выгоню тебя из собственной комнаты».

«Морена. Ты сто лет спала на холодных камнях. Позволь мне дать тебе хотя бы это».

Она хотела спорить, но усталость навалилась как шторм. Сто лет в одиночестве, и вдруг – столько всего. Свобода, которая не была свободой. Надежда, отравленная страхом. И Эрик, готовый пожертвовать годом жизни ради шанса спасти её.

Он укрыл её одеялом, когда она свернулась на койке. Перед уходом написал:

«Отдыхай. Вечером покажу тебе корабль. И научу, как жить среди людей снова».

Морена поймала его руку.

«Эрик. Что если у нас не получится? Что если через год мы оба станем рабами Талассы?»

Он сел на край койки, задумался. Потом написал:

«Тогда мы проведём этот год так, чтобы не жалеть. Покажу тебе мир, который ты не видела сто лет. Научу читать море, как читаю я. И может быть… может быть найдём способ обмануть ведьму».

«А твои глаза? Условие…»

«Обдумаем. У нас есть год. И я упрямее любой ведьмы».

Он поцеловал её в лоб и вышел. Морена лежала в чужой койке, на корабле полном людей, которые боялись её, но приняли. Под боком у неё лежали письма Эрика, а в сердце боролись страх и что-то, похожее на счастье.

Впервые за сто лет у неё был дом. Пусть временный, пусть плавучий, пусть полный опасностей. Но дом.

И человек, готовый ослепнуть ради её спасения.

Морена проснулась от качки и не сразу поняла, где находится. Сто лет она просыпалась под каменными сводами, а теперь над головой скрипели деревянные балки. Сто лет единственным звуком было море за стенами, а теперь сквозь палубу доносились шаги, голоса, жизнь.

Паника накатила волной. Что она делает здесь? Как посмела покинуть свою тюрьму? Вечером будет петь, и все эти люди…

Дверь тихо открылась. Эрик вошёл с подносом – хлеб, сыр, яблоко и кружка воды. Увидев её состояние, он быстро поставил поднос и сел рядом, взяв за руки.