Рука у Тамары холодная. Кровь у стариков постепенно остывает. Так говорил дедушка, которого Ню почти не помнит. Остались от него пара фраз и любимая материна присказка, упрёк отцу: «Весь в своего алкаша-папашу!» На руке у Тамары кольца, все с кроваво-красными камнями. Свет отражается от них и, преломляясь, сверкает словно крохотное пламя. Впервые в жизни Ню хочется, чтобы время остановилось.

Суббота началась тревожно. Не потому что Лёша проснулся в семь утра в выходной, и не потому что отец засобирался вдруг на работу. Он трудился главным бухгалтером на заводе, откладывал написание отчётов и прочей документации на последний день и часто не успевал закончить их в рабочее время.

Тревога начала зудеть ещё накануне, когда Лёша, садясь вечером в кресло перед телевизором почувствовал в заднем кармане твёрдый прямоугольник визитки с телефоном незнакомого Яра. Он таскал её с собой уже больше недели и всё никак не решался отдать маме. Было что-то неправильное и в этом имени, и в том, что мама ни разу не спросила, не видел ли он визитки. Может, она ей больше не нужна, а он мучается.

По телевизору шёл сериал, бесконечно нудный, про жизнь полицейских. Никому не интересный, он служил прекрасным фоном для добровольного мучения под названием «тихий семейный вечер».

– Яр! – выкрикнул толстый полицейский с круглым как блин лицом. Лёша вздрогнул. Призвав на помощь весь имеющийся у него актёрский талант, он хихикнул:

– Яр! Смешное имя, правда? – вышло вымученно и неубедительно. – Я никого не знаю с таким чудным именем, а вы? – и бросил взгляд на родителей.

– Яр – это Ярослав, – сказал отец. – Вполне себе нормальное имя.

– Так ты никого не знаешь с таким именем? – продолжал допытываться Лёша.

– Никого. И, вообще, почему тебя это так интересует? Что за допрос?

– Просто так, – Лёша перевёл взгляд на маму. – А ты знаешь?

– Что? – вздрогнула та. – Нет, нет… конечно, не знаю.

Утром отец, отправляясь на работу, обронил два слова «квартальный отчёт», и остатки сна с Лёши будто ветром сдуло. Конец квартала в середине октября? Показалось спросонья. И что в конце-концов за подозрения? Паранойей попахивает. В последнее время Лёша увлёкся книжками про людей с психическими отклонениями, вот и навеяло, наверное.

Он пошёл на кухню попить воды, когда в коридоре на тумбочке завибрировал мамин телефон. Лёша хотел пройти мимо, но остановился и уставился в горевшее на экране имя «Яр». Медленно на цыпочках он пробрался обратно в комнату.

– Мам, у тебя телефон, – закричал он оттуда.

Лёша ненавидел узнавать чужие секреты. Они не приносили ничего кроме огорчения. Лет в восемь он вбежал домой с улицы и услышал, как мама говорит отцу, что у тёти Веры рак. Лёша убежал тогда в подъезд и долго плакал под лестницей. И все те дни, которые он мог счастливо провести с тётей, сохранившей бодрость почти до самого конца, оказались отравлены ненужным знанием.

Мама долго говорила по телефону, закрывшись в ванной. Оттуда слышался её мелодичный голос и заливистый смех. Слов Лёша разобрать не мог. Он сидел на кровати, закутавшись в одеяло, когда мама приоткрыла дверь и сообщила, что должна уйти.

– Нужно позаниматься с одним мальчиком, – сказала она.

Лёша вздрогнул. Мама работала логопедом в детском саду и иногда занималась на дому с детьми. Всегда по будням. Выходные предназначались для семьи, а семья – это святое.

– Ты не заболел? Неважно выглядишь.

– Всё нормально, – Лёша с трудом разлепил губы. – Просто ты такая красивая сегодня.

Мама улыбнулась:

– Правда?

– Правда.

В этом крылась ещё одна проблема. На работу и к ученикам мама одевалась очень скромно, считая, что ничто не должно отвлекать от занятий. Сегодня она нанесла яркий макияж, достала из шкафа красные туфли на высоком каблуке, замотала шею прозрачной косынкой.