Осторожно, не выдавая своего интереса, герцог обвёл взглядом лица сидевших напротив него вельмож.

Лорд Райли – практически правая, да и левая рука королевы Генриетты-Марии. Он, скорее всего, склоняется в пользу решений, принятых королевой, и, поскольку сама она прочит дочь в невестки французскому королю, то это означает, что с её ставленником можно договориться без лишней суеты.

Рядом с лордом Райли де Креки заметил лорда Гамильтона. Этот молодой герцог успел составить себе репутацию ещё в Голландии. Кстати, он тоже католик, а это многое значило! Но в то же время этот лорд Гамильтон с лёгкостью согласится воевать против Франции, если это окажется в его глазах выгодным для английской казны и короны, на чьей бы голове она ни была. С Гамильтоном следовало держать ухо востро.

А вот с герцогом Йоркским – братом короля и пока ещё наследником престола, наоборот можно и нужно идти напрямик и даже жёстко. Он склоняется к католической церкви, да и к союзу с Францией соответственно. Но насколько герцог де Креки успел узнать его лично ещё до встречи за столом переговоров, осторожность не была бы излишней при ведении дел с этим принцем. За волевым фасадом мужественной красоты скрывался крайне неустойчивый и непредсказуемый характер. Нет, наследника престола не станут слушать ни в Парламенте, ни в Королевском совете, в котором его главенствующее положение – это всего лишь почётное кресло во главе стола.

Главный здесь не герцог Йоркский, а лорд-канцлер. А вот этот человек – твёрдый орешек. На виду у всех он выражал глубокое уважение королю и низкое почтение королеве. Но он был протестантом, а с этого-то и начинался конфликт интересов.

Пока англичане пространно и многословно выражали свою признательность и личное уважение к прибывшим послам, де Креки и де Вильнёв внимали им с постными минами на лицах, не проронив ни слова. К своей досаде, герцог поздно сообразил, что дальше этих заверений, высказанных в длинных, похожих на проповеди, речах, английские министры не были готовы идти. Всё это можно было изложить на бумаге, не тратя времени попусту. Так чего же они ожидали? Кто должен подать условный сигнал для того, чтобы тот же лорд-канцлер, наконец, решился перейти от приветственных преамбул к обсуждению насущных вопросов?

– Я не понимаю, господа! – вдруг вскричал герцог Йоркский и, с грохотом отодвинув от себя тяжёлое кресло, поднялся из-за стола. – Кто-нибудь объяснит мне, зачем меня пригласили в это собрание?

– Милорды, я прошу! Тишина в зале! – привычный призыв к порядку со стороны секретаря лорд-канцлера не возымел никакого действия, а зал наполнился шумом споривших между собой голосов и грохотом отодвигаемых стульев.

– Я прошу Его высочество проявить терпение! – Хайд и сам поднялся из-за стола.

Высокий и худощавый, если внимательно присмотреться к нему, то в его лице можно было найти интереснейший экспонат для изучения медицины, не иначе! Он прошёл в конец зала, туда, где гордо подбоченясь стоял герцог Йоркский и, разведя руки в примирительном жесте, почтительно наклонил голову:

– Мы уже готовы перейти к обсуждениям.

– Нечего здесь обсуждать, милорды! – отрезал брат короля. – Моей сестре передали предложение, которое она соизволила принять. Это решает всё. И король, мой брат, подтвердил это.

– Но Вашему высочеству должно быть известно, что в таких делах решение принимается на специальном совещании!

– Скажите ещё, что будущее, которое касается королевской семьи, будет решать Парламент! – уже с угрозой в голосе ответил герцог и повернулся к присутствующим лицом. – Господа, я жду! И полагаю, что послы его величества короля Франции также ожидают начала настоящих переговоров. Итак, какова повестка этого совещания? Что, кроме вгоняющих в сон преамбул, мы услышим от вас? Или мне следует распустить это собрание вовсе, позволив остаться только тем, кто готов обсуждать дело?